– Хочешь, приляг, поспи.

На узкой софе ноги некуда деть, разве что свернуться калачиком. Веки смежаются тут же, приходят сны. Из открытой балконной двери тянет майской прохладой, выше гольфов бегут колючие мурашки. Катя укрывает Андрея покрывалом. Пока назойливый солнечный луч не расплавит лицо нестерпимым теплом и светом, Андрей спит.

– Неудобно как-то получилось, – говорит Андрей, открывая слипшиеся от туши ресницы.

Катя не может спать. Дни за работой – какой-то директор в горностаевой мантии, на фоне долина с дымящей трубой завода. Ночи в смартфоне – вдруг напишет, чего там, когда. Опускает веки, и чудится, как трет на терке глазные яблоки. Потом забытье, безотрадно-короткое. В половине пятого сна нет как нет, орут бесстыжие птицы, трещит голова. Спустя пару недель солнечный луч не может добраться до Андрея и сверлит, разочарованный, затылок и голую спину Кати, сидящей на нем.

* * *

Коля знает, дело в новом любовнике Кати, ведь таких, как Коля, просто не бросают. Еще в январе ее видели с каким-то прохвостом, но Коля не верил в такую подлость. Да в конце концов, он же не ревнивый. Вот иллюстраторша из Москвы присылает видео с лекции именитого философа. Гундеж бородача сопровождает приглашение: «Отмотай на пятнадцатую минуту, там я в зале». Коля послушно перематывает – и правда, сидит, подточенная молью лисица. Зовет Катю, показывает – ну а что, честность превыше всего.

– Девица попроще прислала бы себя топлес.

Катя смеется, невольно сжимая кулаки.

– Правда, что ли? – переспрашивает Коля с блеском в глазах.

Докторша из Норильска рекомендует глазные капли, школьница из Ханты-Мансийска играет для Коли на скрипке, бездельнице из Новосибирска он рассказывает сны. Коле снится, что он рыцарь, конь его верен, а вера в Иисуса крепка. Коле снится, как он пьет водку в эмигрантском кафе и бранит красных. Коле снится, что текучая, клубящаяся тьма поглотила его без остатка, а затем вспыхнула и превратила в камень. Он вскрикивает во сне, и Катя долго гладит его голову, приговаривая:

– Спи, мой хороший.

* * *

Лето в семь вечера еще безоблачно и голубо. После долгого дня неотложных ничего не значащих дел Катя снова в квартире. Коля отменяет уже третий визит в ЗАГС, страшно занят, да и пошлину платить некогда как-то, то одно, то другое. Кто-то из подружек советует Кате подавать исковое в мировой, Кате неловко, но выхода нет. Теперь дело сделано, и Катя открывает входную дверь с легким танцем – в этом вальсе ведет она.

Катя встречает пустоту. Следы возни, обувные коробки потрошками наружу, шифоньер опустел, цирк уехал.

На полу у софы голубая сережка-кисточка шепчет: «Пока, Андрей». Катя ложится на пол и глядит в потолок, двигаться невозможно, потому что воздуха больше нет, тут цемент. Тонкая ножка мольберта зовет взглянуть выше, и Катя узнает, что Нойбергский монастырь растворился в небытии так же, как и герой картины.

– Удрал с неоконченной, – сокрушается Катя под нос.

Пыльные зайчики в углах мастерской вторят Кате, на небо спускаются сумерки, цемент застывает и расходится кракелюрами трещин. Катя лежит на полу и ревет.

* * *

Неделю спустя Катя решает убраться. Завязывает волосы в пучок, мучительно долго елозит тряпкой по горизонталям, сбивает крошку-паучка в укромном уголке. Хаос никак не преобразуется в космос. То тут, то там попадаются Колины вещи – виниловые пластинки в ожидании так и не купленного проигрывателя, перламутровая запонка с навечно отломанной ножкой, фотография в рамке, спрятанная поверх книг, – Коля в бог весть откуда добытой казачьей форме вытягивает ноги у кладбищенского столика. Катя все просила рассказать, как так вышло, получала в ответ только:

– Искусство, тебе ли не знать.

Теперь с этим кончено, нужно вынести все. Ничего не получилось, потому что место загажено. Земля иссохла родить урожай без конца, ей нужно вздохнуть, пожить для себя. Катя выносит пластинки в тамбур, бьет ладошками по бедрам – еще чуть-чуть, и будет совсем хорошо. Остался шкаф, сундук со сказками. Открывает с опаской.

Маленькое черное платье, которое она забросила пару лет назад и снова ожившее с появлением Андрея, теперь безнадежно одиноко. Колины свадебные туфли – царапнул нос у входа в ЗАГС и сокрушался весь вечер. Жестяная шкатулка, обитая алым атласом, с причудливым золотым замком, – что в ней хранит Андрей? Катя, хоть убей, не может вспомнить, и ключ ей никогда не попадался. Бестолково ковыряет ножом со стерильным выражением хирурга. Пробует провернуть замок крестовой отверткой – мимо. Трясет – будто пустая, но что-то в ней есть. Когда борьба становится невмоготу, Катя изо всех сил бросает шкатулку в стену. Крышка с лязгом отходит, но замок еще держится. Катя выламывает его с мясом.

Алые стенки, алое дно. На складках атласа фотокарточка исподом вверх. Крупный, знакомый до тошноты почерк. Читай по слогам: «Люблю». Переверни фото и взгляни Горгоне в глаза – горошек вуали, красные губы, ненавистная Колина улыбка.

* * *

Спустя пять лет местный пивовар заказал Кате портрет своей бабушки в костюме феи. Густо накрашенная старуха в золотой раме напоминает мужчину.

Сказка

В пустом доме у скандинавского леса лежит мальчик с простреленной головой. Вечный Малыш, ожидающий Карлсона в стокгольмских сумерках. В раскроенном черепе алое варенье – прилетай скорее, дружок, пошалим. Ножичек, которым я резал руки, пока ждал тебя, оказался слишком тупым, никуда не годным, таким не поиграешь как следует. Нужно стрелять. В конце предложения жизни восклицательный знак – дробовик.

Малыша находит друг, таращит глаза: «Дела». Несется за полароидом, трясущейся слабой рукой перекладывает нож и ружье – пусть будут в кадре.

– Улыбочку! – блеснула вспышка, в пятнах варенья на полу дрогнула черная тень.

Малыш спит. Приезжает полиция. Карлсона все нет.

* * *

Где-то в России, лет пятнадцать спустя в убитой однушке на окраине лежит точно такой же мальчик. Туго спеленутый в покрывало, он слабо ворочается во сне – что-то неладно. Добрый друг пинает его под ребра:

– Куда на спину? Захлебнешься!

Малыш ежится, разок трепыхается всем телом и затихает. Друг наклоняется, зависает в теплом облачке с газированным запахом рвоты. Фух, дышит. Малыша бьет спазм, изо рта лезут коричневые пузыри, стекают по подбородку, ляпают на покрывало, пол.

Годы идут, а они все падают с неба. Соскальзывают со спины Карлсона и разбиваются о реальность.

* * *

Вовсе и не Малыш, а Гамлет со свиной головой вместо Йорика. Гитары и ударные звучат так, будто в голове колошматят одной