Удовольствие пополам с ужасом.

А ещё — твёрдое понимание того, что по приземлении тебя загребут полицейские…

В какой-то момент, бросив взгляд на террасу, я заметил какую-то тёмную фигуру, закрывающую звёзды.

Но кто это был — госпожа Иштар, или кто-то из гостей — я так и не понял. Одно утешает: это был точно не господин ТОТ: нелегко перепутать упитанный воздушный шар с человеком.

Проснулся я от того, что кто-то топтался по моей груди и громко сопел.

— Не сейчас, Труффальдино, — пробормотал я и перевернулся на бок.

Спросонок я вообразил, что нахожусь с "Чистилище", в своей спальне, а меня хочет разбудить крылокош — наверняка, чтобы поведать очередную сногсшибательную новость…

Но как только я осознал, что никакого "Чистилища" здесь нет, а значит, не может быть и крылатого кота, я открыл глаза и заорал.

Существо недобро сощурилось, распахнуло огненную пасть и громко зашипело.

А потом выстрелило длинным раздвоенным языком и… облизало мне лицо.

— Гермиона! — рука, бесцеремонно подхватившая ящерку, принадлежала Патриции. — Не приставай к гостям. От твоей неземной красоты у них может случиться приступ.

Я сел в подушках и протёр глаза.

— Доброе утро, — Патриция выпустила ящерку, наклонилась и одарила меня долгим поцелуем. — Кофе хочешь?

И она поставила рядом со мной поднос, на котором дымилась кружка с чёрным, тягучим и… да, очень сладким, как я и люблю, кофе.

— Богиня, — я с обожанием чмокнул её в шейку.

Патриция выглядела очень соблазнительно, с распущенными по спине волосами, в короткой кружевной маечке и трусиках.

Выглядела БЫ.

Если бы не то, что всё её тело, от пяток до самой шеи, не покрывали сложные фрактальные татуировки.

Я уже знал: если попробовать разобраться, что там изображено, и приглядеться внимательней, татуировки начинали двигаться и сплетаться между собой. От этого двоилось в глазах и кружилась голова. А на языке появлялся кисловатый металлический привкус…

Я их не видел, пока она не избавилась от платья. Да и потом не придал значения — не до того было, сами понимаете.

Но сейчас мой взгляд буквально прикипел к заковыристому иероглифу на её животе… Иероглиф под моим взглядом ожил, принялся вращаться, превращаясь в глубокий туннель, и я начал проваливаться в него, как в колодец…

Патриция прикрыла татуировку ладонью и наваждение схлынуло.

Чтобы скрыть смущение, я сделал глоток раскалённого, как магма, кофе.

О-о-о… То, что нужно.

В это время оставленная без присмотра ящерка, цепляясь коготками и вспархивая крылышками, взобралась на кровать и неуклюже утопая в пуховом одеяле, поковыляла ко мне.

Я на всякий случай перестал шевелиться.

Рептилия вспрыгнула мне на живот и зашипела. Затем выгнула длинную шею и умильно посмотрела одним глазом — большим и золотистым, как медовые соты. При этом горлом она издавала курлычущие, вполне приятные звуки.

Но когда я протянул руку, чтобы погладить, она вновь зашипела и попыталась клюнуть меня в ладонь.

— Гермиона! — Патриция ласково почесала ящерке голову. — Не приставай к Максу. Он всё-таки мой мужчина.

— Что это за чудо такое? — я постарался пропустить мимо ушей настораживающее "мой мужчина", и принялся рассматривать ящерку. Чешуя у неё была гладкая, изумрудно-зелёная, и приятная на ощупь.

— Она василиск, — сказала Патриция. — Мой домашний питомец.

Ящерка вновь выгнула шею, глядя на меня. А потом распахнула крылья — тонкие и радужные, как у бабочки.

— Почему она так себя ведёт? — уголком рта спросил я.

— Никак не может решить: напасть на тебя или соблазнить.

Я усмехнулся.

Клоака Дьявола — отражение Сан-Инферно в кривом зеркале. Дуализм во всём: Ад и Рай, ангелы и демоны, добро и зло… Даже мелкая рептилия никак не может решить: съесть меня или подружиться.

— Слушай! — я осторожно отодвинулся от ящерки. — А разве не эти милые зверушки обладают способностью превращать взглядом в камень? Ну, как горгониды.

— Только когда разозлятся, — серьёзно ответила Патриция. — Также, как горгониды. — Гермиона! — позвала девушка и достала из банки рядом с кроватью что-то маленькое, пушистое, с длинным хвостиком. Василиск сделала стойку. Тогда Патриция отпустила пушистика и тот порскнул в приоткрытую дверь. Ящерка стремительно рванула за ним…

Девушка склонилась надо мной, её волосы щекотали мою щеку. Но аппетит внезапно пропал. Вообще. Любой аппетит.

— Ты что, держишь рядом с кроватью хомяков, чтобы она на них охотилась?

Секунду девушка смотрела на меня с недоумением, а потом рассмеялась.

— Надо же, — она даже вытерла набежавшую слезу кончиком одеяла… — Безумный Макс жалеет маленьких зверушек.

— Да! — я запальчиво вырвал из её рук одеяло и натянул его до подбородка. — Это, знаешь ли, мерзко — убивать маленьких, беззащитных…

Патриция вновь опустила руку в банку и вытащила ещё одного пушистика. Держа его за хвост, она запрокинула голову и широко открыла рот.

Я заорал. Стукнул её по руке, чтобы хомяк вырвался и убежал, пулей вылетел из кровати и принялся лихорадочно искать штаны. Или трусы. Или полотенце. Хоть что-нибудь…

— Чего ты ржешь?

Нет, я не понимаю: секунду назад она хотела сожрать хомяка — живьём, между прочим, вместе с усиками и пушистой шкуркой, а теперь валяется на кровати и хохочет до икоты.

Волосы Патриции, от природы кудрявые, чёрными прядями раскинулись по подушке, её стройное тело содрогалось от смеха, и на миг я чуть не поддался соблазну. Но мужественно взял себя в руки и гордо направился к двери. В ванную.

Всякие девушки у меня бывали. Даже убийцы — никто не без греха… Но глотать живых хомяков — то уже слишком.

— Макс, подожди…

Я медленно повернулся: лучше стоять к опасности лицом, чем голым задом.

Патриция вновь потянулась к банке…

— Не смей! — строго предупредил я. — И вообще: ты должна выпустить их на волю.

— Смотри, — открыв крышку, она показала мне пустую ёмкость. А затем сунула в неё руку и вытащила ещё одного зверька. Тот беспомощно барахтался вниз головой и потешно шевелил розовым носиком. — Дай руку, — потребовала Патриция, и когда я опасливо приблизился, посадила зверька мне на ладонь.

— Я ничего не чувствую.

Хомяк сидел на моей ладони и мыл ушки. Я сжал кулак, разжал… Изображение прошло сквозь пальцы.

Патриция вновь повалилась на кровать и начала ржать, дрыгая босыми ногами.

— Ты чудовище, — сообщил я ей и прыгнул сверху. — Да я с детства так не пугался!

— Это месть, — выдавила она сквозь смех. — За то, что ты заставил меня выпустить Ини…

А, вот где собака порылась. Ладно. Справедливо.

Столько лет держать свою вторую сущность под контролем, и сорваться — из-за меня.

— Но согласись, тебе это нравится, — сказал я, целуя её в шею.