И мне опять стало стыдно. И что на меня нашло?.. Я ведь никогда не был грубияном. Не любил криков, ругани… Не любил решать споры силой.

Ведь я сам всегда говорил: два разумных человека МОГУТ договориться.

Но ключевое слово — РАЗУМНЫХ.

Денница в эту категорию не втискивался при всём желании.

Рассудив, что в ногах правды нет, я рухнул на один из плетёных диванчиков, тут и там разбросанных по террасе.

Сквозь каменные балясины парапета открывался прекрасный вид на парк. Пока мы спорили, взошла луна — не знаю, как называется местное ночное светило, но она была круглая, желтая и очень походила на свой земной аналог.

Парк в лунном свете выглядел романтично и загадочно, где-то внизу тихо журчали фонтаны.

В ветвях апельсиновых деревьев пели соловьи.

Тёплый ласковый ветерок нёс пьянящий запах жасмина…

Патриция села рядом со мной. А потом — я этого не ожидал — ласково взяла за руку.

— Прости меня, Пат, — виновато сказал я. — Я честно буду думать, что говорю. Просто… просто я всё время забываю, что это Ад.

— Ты же понимаешь, что это — всего лишь название континента, — осторожно заметила девчонка и отпустила мою руку. — На Ацилуте их два: Ад и Рай.

Я закашлялся.

Господи, как всё просто… И почему я САМ об этом не додумался? Или не озаботился тем, чтобы УЗНАТЬ, куда отправляюсь?..

Патриция постучала меня по спине.

— В горле пересохло, — прохрипел я, размотал чёр… паршивый платок с шеи и принялся им обмахиваться.

— Мефистофель, распорядись, чтобы нам прислали столик с закусками и напитками, — попросила Патриция.

Через минуту на веранду выплыл безликий голем. Он левитировал тележку, уставленную снедью и напитками.

Первым делом я ухватил бутылку с симпатичным цветочком на этикетке. Я что хочу сказать: мне и ПРАВДА было необходимо выпить. А из всего предложенного только жидкость в этой бутылке пахла, как надо.

Рассудив, что Патриция не обидится — она отвлеклась на очень важное занятие: теребила подол платья, — я плеснул в пустой бокал и хлопнул одним махом.

По горлу словно прокатился ледяной шар. Упав в желудок, он взорвался огненным фейерверком и осел кислотным озерцом.

Я вдруг осознал, что желудок мне, в принципе, больше не нужен.

Всё равно от него остались одни дырочки…

— Ты злишься, потому что Денница тебе отказал, — заявила Патриция. Я хотел возразить, но только хватал ртом воздух и пучил глаза, как окунь на сковородке. — Ты решил, что как только надавишь на него немножко, Денница тут же заплачет, раскается и пообещает вести себя хорошо, — на меня она не смотрела. — Но ему не в чём раскаиваться, Макс. Он выполнил договор. Сделал РОВНО то, что просила Зебрина: превратил её в дракона. Денница чист. Ни один Аннунак не признает его виновным.

Я всё ещё беззвучно раззевал рот.

Однажды у меня разболелся зуб мудрости, и пришлось вкатить наркоз, чтобы его выдрать.

Тогда я ТОЖЕ ничего не чувствовал — ни щеки, ни языка, ни зубов… Так вот: СЕЙЧАС наркоз распространился на всё тело, до самых пяток.

Моё сознание всё ещё функционировало, но его словно бы вырезали из тела холодным скальпелем и вывесили на просушку.

Я чувствовал, как сквозь меня сочится бледный лунный свет…

— Макс?.. — Патриция наконец-то повернулась ко мне. — Почему ты молчишь? Минуту назад орал, как больной дракон, а теперь… Да что с тобой, Макс?.. — в голосе её прорезалась неподдельная тревога.

— Полагаю, госпожа, что господин Макс по незнанию хлебнул не из той бутылки, — слышать я всё ещё мог. Но на этом — всё.

Патриция бросила взгляд на столик, и схватила одну из бутылок — ту самую, из которой я пил.

— Кто её принёс? — голос её звучал уже не тревожно. В нём прорезались нотки паники. — Почему настойка из чёрного лотоса оказалась среди наших напитков?

— Полагаю, её поместил туда один из гостей, — откликнулся Мефистофель. — Он поставил её на столик перед тем, как голем вышел на террасу.

— Но… Кто это мог сделать? — Патриция даже растерялась.

Я знал ответ: Денница. Только он мог учудить такую гадость.

Патриция повернулась ко мне.

— Ты слышишь, Макс? — я не знал, могу ли двигать хоть чем-то, но постарался дать понять, что слышу. — Тобой овладел паралич забвения, — сообщила девчонка. — Постепенно ты превратишься в тень и будешь вечно и неприкаянно блуждать по полям асфоделей… Мне очень, очень жаль. Но скоро ты всё забудешь и…

В её глазах показались самые настоящие слёзы. Огромные капли катились по щекам одна за другой, срывались с подбородка и падали, падали ей на грудь. Впитывались в огненную ткань, под которой соблазнительно просвечивали…

— Ты куда смотришь, Макс?

Я моргнул.

Чувствовалось, что онемение постепенно проходит — у меня нестерпимо кололо кончики пальцев, копчик и… ещё кое-что, о чём в приличном обществе лучше не упоминать.

— Ты что, не умираешь?..

В голосе её было столько удивления, что я не понял: радуется Патриция этому событию или наоборот.

— Полагаю, организм господина Макса оказался резистентен к яду, содержащемуся в лотосовой настойке, — бесстрастно прокомментировал Иск-Ин.

Вот интересно: он всё видел. Так почему не предупредил?..

— Мефистофель, почему ты не предупредил Макса о том, что он собирается пить смертельный яд? — строго вопросила Патриция.

Иск-Ин не ответил.

— Мефистофель? — снова, ещё строже спросила Патриция.

— Простите, госпожа, я не думал, что это важно.

— Но настойка асфоделей смертельна для людей!

— Принимая во внимание, что господин Макс — не человек…

Девчонка повернулась ко мне. На лице её появилось задумчивое выражение.

— Об этом я помню, — сказала она. — Но мне казалось, в нём всё ещё достаточно от человека…

— Извините, госпожа. Приношу свои извинения.

— О, Макс!

Неожиданно Патриция бросилась мне на грудь. Обняла, прижала к себе, а потом начала покрывать моё лицо поцелуями.

Я не шевелился.

Речь-то ко мне вернулась, как и двигательные функции. Но я что, дурак?.. Девушка даёт выход эмоциям, кто я такой, чтобы ей в этом отказывать?

Так что пускаться в долгие рассказы про загадочных фей-крёстных, давших мне защиту от любого яда, я не стал.

Хотя надо будет как-нибудь навестить старушек, сказать спасибо.

Патриция тем временем нашла мои губы и…

ОГО-ГО!

Руки её нежно, но настойчиво заскользили по моему телу, и остатки паралича улетучились, как белых яблонь дым.

А шаловливые пальчики тем временем добрались до ширинки…

— Макс! — она отпрянула столь же стремительно, как пару минут назад бросилась в атаку. — Ты… слишком быстро пришел в себя, — отодвинувшись, Патриция оглядела меня с ног