об отце, гордость о нём — это всё, что у меня было. Но очень сложно обмануть себя, потому что я перестал взывать к нему с того самого часа, как попал в тюрьму. Тогда хотел одиночества. И получил его.

— Андрей…

— Если ты говоришь правду, кто мои настоящие родители? — Выдавил с новой волной холода в груди.

Почему–то мне не очень хочется это знать. Но я должен.

— Константин Васильевич никогда не говорил об этом, — ответила с тревогой. — Понимая, как портится настроение от такого вопроса, я быстро смирилась, что ответа не получу.

— Почему–то я всегда знал, что чужой им, — произнёс, осознав вдруг, что так оно и было. И причину этому принцесса мне озвучила.

— Андрей.

— Я выпиваю эрений, как оргалид, — прошептал сгоряча, едва сдерживая порывы ярости, направленные на себя самого. — Именно поэтому ты выдворила меня из училища с треском. Именно поэтому погибла вся семья, приютившая монстра.

— Не говори так о себе.

Посмотрел на неё. И она не выдержала, увела сразу свои глаза. Лишь бы только не смотреть на… «зверя».

— Ты ведь так и считала, — укорил её.

А начали в трактире за здравие…

— Да, я винила тебя во всём, — начала Небесная со взглядом в сторону, по щеке её потянулась слеза. — В меньшей степени за смерть дядюшки Петра, в меньшей даже за отца твоего.

— Отца говоришь.

— Не по крови пусть, а по сердцу, — ответила взволнованно, снова взглянув. — И не смей сомневаться даже после моих слов. Правда испытывает, но ты сын князя Сабурова самый настоящий. Убедиться не сложно.

— Простите, но уже не так сладко, ваше высочество, — огрызнулся, а затем поинтересовался всё же: — и за что же вы винили меня в большей степени, Анастасия Николаевна?

Снова спрятала глаза, из которых слёзы посыпались и побежали по щекам уже ручьём. Но принцесса даже не удосуживается доставать платок. А у меня сердце разрывается в груди. Будто предчувствует нечто, чему я не смогу никак возразить.

— Только за Настеньку, — отвечает принцесса бесцветно.

— Мою сестру? — Ахаю.

Вспоминая мою младшую сестрёнку, которую я так любил, как никого и никогда. Она так чудесно играла на скрипке, когда делала это для меня. Я таскал её на плечах по всему поместью, она так звонко смеялась и так нежно обнимала меня. Мы много проводили времени вместе, оттого была недовольна моя матушка. И теперь я понимаю, почему она была так зла, почему насторожены были братья.

Настенька была так красива. И теперь кажется таким очевидным, что она была очень похожа на Небесную принцессу, которая могла уже дальше не продолжать.

Они назвали её в честь настоящей матери.

— Это моя дочь, — выдавила с комом в горле Небесная. — От Константина. Плод нашей любви и страсти, который пришлось спрятать ото всех врагов. И надо отдать должное твоей приёмной матушке, она заботилась о Настеньке, как о родной, зная правду.

Замолчала. Взяв всё же платок.

Молчу и я, переваривая.

У принцессы была дочь от моего отца. Приёмного отца. Да, очень жаль, что принцесса потеряла единственного ребёнка от любимого человека. И, похоже, так и не оправилась. Но волнует меня сейчас другое.

Бать, откуда ты приволок меня?

И почему мне Фёдор ничего не сказал?

Не думал, что почувствовать себя безродным — это так чертовски больно. Всё, за что я готов был горло перегрызть любому, оказалось не моим.

Мне соизволили дать это на время.

И вот наплывает поганое чувство, будто принцесса опустила меня на дно. И теперь я даже не достоин с ней рядом здесь сидеть.

— Я думаю, нам пора, — произнёс холодно, когда она чуть успокоилась.

— Не пора, — проблеяла мне наперекор.

— Вы принцесса, а я никто, зачем вам портить свою репутацию обществом с безродным?

— Ты князь, — ответила и посмотрела на меня.

От слёз глаза сияют ещё ярче. Отчаяние в них, глубина и… пытка. Слова застревают в горле. И я робею от этого взгляда, как мальчишка.

В этот самый момент я стал ей благодарен. За эту горькую правду.

— Я не хотела унижать тебя, ты достоин того, что имеешь. Даже не сомневайся. Просто мне уже невмоготу, — зашептала, накрывая своей ладонью мою напряжённую. — Я поделилась всей правдой о Сабуровых, какую знаю, и самым большим грузом на сердце. Мой секрет знаешь только ты. Ни отец, ни Мастер, ни Зотов, только ты. Потому что ты должен знать правду, слышишь меня, Андрей? Ты достоин её. И не смей отворачиваться, понял? Не смей сбегать. Не смей больше.

А я не и могу. Точнее, не знаю… От порыва оттолкнуть до порыва обнять лишь одно колебание в чёртов микрон.

Глаза опускаю отчего–то горячие.

И накрываю второй ладонью её. Чувствую, как забилась она уже в беззвучном плаче. А ведь долго держалась.

Поднялся резко. Она следом! И врезалась в мою грудь, обхватив сильно.

Обнял в ответ, за спинку обхватив. Нет к ней ни зла, ни обид, ни боли. Развеялось, как туман.

— Ты проводил с моей доченькой много времени, — прошептала. — И мне хотелось бы узнать, какая она была.

И даже после слов её горьких лишь стало теплее.

— Обязательно расскажу, — отвечаю и прижимаюсь подбородком к её макушке.

Показалось вдруг, что роднее её сейчас нет никого в душе моей.

Какое–то время мы просто стоим в объятиях друг друга. Но вот раздаётся от официанта:

— Простите, господин, но здесь так не принято.

Опомнились. Отпряли друг от друга, одарив сдержанными улыбками и неловкими взглядами.

Присели обратно. Минуты в молчаливой задумчивости потянулись. А затем принцесса поднялась резко. И в первое мгновение меня накрыла тоска, от мысли, что наше нелепое и чувственное свидание подошло к концу. Но раздалось нерасторопно:

— Я в дамскую комнату, дождись.

Киваю. А как иначе? Совсем недавно банду разогнал, посягнувшую на её честь, теперь точно не оставлю в этом вражеском городе.

Прождал четверть часа, добив бутылку вина самостоятельно. И под конец даже разволновался. Но вот она предстала. Снова накрашенная и расчёсанная, сияющая, как ни в чём не бывало.

И очень взволнованная.

Присела резко, я даже не успел поухаживать. И объявила приказным тоном:

— Ещё вина, сударь!

Официант подскочил к нам быстро с новой бутылкой. И начался новый этап