Шрифт:
Закладка:
Эх, может, всё это зря? Меня никто не звал, про праздник не говорил. Я сейчас очень похожа на одну из девиц, что вешались на него, судя по рассказам моей соседки. Правда, начинаю думать я об этом слишком поздно, уже стоя под его дверью. Ну не уходить же? Будь что будет. Уж лучше жалеть о содеянном, чем о несделанном. Или вообще не жалеть.
И только моя рука тянется к звонку, как дверь волшебным образом открывается и являет мне именинника. Он выглядит примерно как всегда, правда сегодня рубашка не в клетку, а вполне себе празднично белая, неизменные джинсы, но что-то в его лице изменилось. О боже, он сбрил бороду! Вот это событие.
Я буквально шарю глазами по его подбородку, и он тут же почесывает его рукой.
— Ну да, побрился я, не надо так удивленно смотреть. Без бороды я выгляжу не так уж глупо, — посмеивается он.
— Без нее ты выглядишь потрясающе, — не подумав, выпаливаю я и тут же краснею.
Черт, ну это какой-то талант, попадать в неловкие ситуации. Лесоруб выглядит удивленно и явно сдерживает смех, а мне хочется провалиться под землю.
Кто научил меня говорить не подумав? Уже тридцать на носу, а ума как у ракушки. Эмма, соберись, наконец!
— С бородой — тоже потрясающе, — пытаюсь исправить ситуацию я. И, очевидно, с треском проваливаюсь. Хочется просто закрыть лицо ладонью и сделать вид, что меня тут нет.
Егор уже даже не пытается скрывать смех, я стою в дверях, смещенная и пунцовая от стыда, смотрю на свои смешные домашние тапки и сжимаю в руках коробку с тортом.
Ситуацию спасает выскочившая ко мне Лиза. Она начинает что-то щебетать и тянет внутрь, а ее отец, наконец, отходит в сторону.
Неприлично, между прочим, держать людей в дверях. Где твои манеры, товарищ Дровосек? Но на этот раз вслух я ничего не говорю. Достаточно уже сказала, да.
Уже внутри я понимаю, что из гостей у них только Лидия Петровна, которая, увидев меня, начинает сиять как ясно солнышко. Какой-то теплый семейный круг и, внезапно, я. Совсем чужая им женщина.
Женщина с тортом.
— Папа, смотри! — восклицает Лиза, когда я вынимаю его из коробки и ставлю на стол.
Ну да, сегодня я постаралась. Торт представляет собой большой, красочный пень, кое-где на нем растет густой зеленый мох, небольшие травинки и мелкие полевые цветочки, а по центру красуется самый настоящий топор из цветного шоколада. Ну, дровосек же.
Лидия Петровна хмыкает, потому что понимает, что к чему. Однажды я случайно обмолвилась ей, какое прозвище прицепилось к Егору, и она одобрила.
А сам Егор удивленно смотрит на моё творение и, кажется, не знает что сказать. А потом он резко шагает ко мне и заключает в объятия.
Я оказываюсь окружена жаром, лесом и…домом. Почему этот чужой, посторонний мужчина пахнет домом? Почему обнимает меня?
Я стою на носочках, потому что дровосек очень, очень высокий и рука моя повисает в воздухе, потому что я не понимаю, будет ли уместно обнять его в ответ или даже похлопать по спине.
Это нарушение всяких границ, но я же сама об этом думала, верно? Не стоит лукавить, он правда мне нравится.
Можно ли меня после этого считать хорошим человеком? Я всё еще замужем, только-только пережила (а пережила ли?) измену мужа, с которым прожила восемь лет. Могла ли я так быстро разлюбить его? Могла ли отойти насколько, чтобы за несколько недель случайно найти себе новый источник симпатии?
Все эти вопросы вращаются в моей голове долю секунды, только одно, короткое мгновение, а потом вдруг резко осыпаются на пол, сгорев дотла в моем воображении.
Я тоже заслуживаю счастья. Рыжая и рябая, кудрявая, худая, да вот такая, какая есть. И счастья такого, какого сама себе пожелаю. Будь оно мужчиной, городом у моря или собственной кондитерской, не важно. Я заслуживаюсвоегосчастья и делать буду то, что мне кажется правильным.
Я вздрагиваю, но не отстраняюсь, а прижимаюсь к нему на миллиметр ближе. И моя рука послушно ложится на широкую спину железного дровосека в немом объятии.
.
— Что ты сказала Марианне? — говорит трубка голосом моего мужа.
— И тебе недобрый вечер. Не имею понятия кто это, — фыркаю я.
Хотя, на самом деле, я отлично знаю, что это и есть та самая визгливая любовница. Она мне звонит, значит, а я еще и отчитываться должна. Феерия какая.
— Не строй из себя дуру, Эмма. Марианна звонила тебе вчера, теперь она только и делает, что орёт.
Его голос чужой, недовольный и уставший. О, мой бедный Марк. Ты думал, молодая любовница это праздник каждый день? Очень приятно, что жизнь быстро показала тебе, как это на самом деле работает.
— О, так я должна заботиться о чувствах твоей любовницы? Ну, нет, дорогой, разбирайся с ней сам. Угомони свою бабу, Марк, иначе пострадаете оба. Понятно? — мой голос не дрожит и не срывается, я уверена в себе как никогда. Я, в самом деле, могу подложить ему свинью, почему бы и нет?
— И что ты сделаешь, бедная, убогая Эммочка? Поплачешь в трубку? — его тон такой мерзкий, что меня даже передергивает. Фу, будто грязью облили. Если бы услышала его пару лет назад, сбежала бы уже тогда.
— Нет, просто передам ваши совместные фото и видео из нашей спальни адвокату. А еще подам в суд на твою резиновую куклу о том, что она порочит мою честь, достоинство и деловую репутацию. И ты тоже. Да, не сопи так громко, ты ведь скрывал, что я больше не работаю в нашем ресторане. И за клевету тоже ее накажу. Ты вообще читал, что она в сетях пишет, эта пустоголовая?
Я искренне не понимаю, как можно так открыто писать в соц. сетях такой бред, который пишет она. Выставлять фотографии с женатым мужчиной, называть его любимым, пупсиком и заей, а потом во всеуслышание хаять его жену. Так бесстыдно и уверенно, как будто я не заставала их в своей супружеской
