погромче пульсирующую лиричными нотами музыку в стиле блюза. Смотря по сторонам, он удивлялся своей загруженности работой и тому, насколько он был окружен документами, договорами и офисами. Он совершенно забыл, насколько близко он жил к английской природе, которую он очень любил и где, будучи ребенком, проводил все свое свободное время.

Собираясь на встречу с Лизой, он почувствовал совсем не присущее ему волнение. Это событие целиком захватило его мысли, тем самым отвлекая от прошлой ночи и безрезультативных попыток сделать чертежи для проекта, который его и вдохновлял, и одновременно выводил из равновесия.

Последний раз подобное волнение он испытывал перед выпускным балом, зная, что там будет его одноклассница, в которую он был безответно влюблен в старших классах. Сейчас он даже не мог припомнить ее имени или лица. Он тогда не нравился себе – нескладный, худой, с глубокими ямочками на щеках, покрытых редкой полутвердой щетиной. Он был неуверен в себе, постоянно ведя борьбу с отцовской критикой и чаще всего в ней проигрывая. Отец знал, по каким мишеням бить, и каждый раз целился в них. «Ну кто так ездит на велосипеде? Только тюфяк какой-нибудь», «Что, снова кишка тонка?», «Я сказал будешь! Значит, будешь», «Бестолковый какой», «Ну ничего нельзя этому ребенку поручить!»

От этого он не мог припомнить ни одного своего успеха в школьные годы, да и после тоже, ему часто помимо слов недовольства, слышалось от отца «я занят», «не мешай мне», «отойди».

Хотя ничего с тех времен не изменилось в их отношениях, с той разницей, что отцу по-прежнему было невозможно угодить и он поверхностно интересовался жизнью сына, но Тео сумел нарастить твердую броню над своими «мишенями» и старался менее болезненно реагировать на нападки отца, не позволяя последствиям ссор отравлять ему последующие за ними дни.

Он исправно и много работал, но никогда не выходил в бизнесе за рамки границ, поставленных по умолчанию его отцом. Он был хорошим исполнителем, слышащим похвалу исключительно из уст коллег и иногда матери и Мегги, но никогда от человека, которого он вопреки всему во многом считал своим идеалом.

Отец много работал, посвящая все время своему бизнесу. Ему казалось странным, почему кто-то в его семье бывал этим недоволен и требовал к себе чрезмерного внимания, поскольку именно он обеспечивал им не просто безбедное существование, но комфортную богатую жизнь с неограниченными финансовыми возможностями.

Дети ходили в частную школу, жена не работала, занимаясь только семьей и собой.

Мать Тео Клеманс была француженкой. Она любила готовить на завтрак chocolat crepe, раздавая детям la bise перед тем, как они отправятся в школу, и в отличие от мужа, часто говорила им c'est pas mal du tout.

Тео всегда считал маму красавицей. Она такой и была. Женщина petite, с густыми, темно-русыми волосами до плеч и большими карими глазами, обрамленными длинными ресницами. Она не часто улыбалась, но когда это делала, от нее исходили тепло и искренность. Она умела наслаждаться моментом. Люди говорили, что Тео похож на мать.

Клеманс любила носить платья и юбки, всегда выглядела опрятно и изящно и приучала детей к чистоте и хорошим манерам с самых малых лет.

Ее отношения с отцом до сих пор оставались для Тео загадкой. Он не понимал, как такая женщина могла уживаться под одной крышей с таким тираном. Он не мог припомнить ни одной ссоры между родителями, ни одного ярко выраженного конфликта. Иногда во взгляде матери он мог уловить выражение упрека или недовольства в сторону отца, но слишком быстро ее глаза смягчались и к ним возвращались самообладание и легкость. Она сглаживала все углы и шероховатости между ними, и казалось, что ей удается это естественно, без особых усилий.

Ее родители были французами, иммигрировавшими в Англию в середине прошлого века, когда ей исполнилось десять лет. Она была поздним и единственным ребенком в семье, выросшим в семье бизнесменов-трудоголиков.

Все свое детство она провела на южном побережье Франции в небольшом городке, где жила ее бабушка Габриель, или как родные называли ее – Габи.

Клеманс помнила морской запах, пропитавший насквозь небольшой, покрытый жимолостью с душистыми медовыми цветами, дом с голубыми ставнями на окнах и маленьким уютным садом, где росли оливковые деревья, которым было больше трехсот лет.

Габи была маленькой старушкой с круглыми формами, добрым лицом, кротким нравом. Она научила Клеманс готовить, штопать одежду, вязать, ухаживать за цветами, быть сдержанной и терпеливой. Родители были постоянно на работе и в разъездах, и для их дочери это было естественным ходом жизни, она не знала ничего другого. Именно Габриель привила любовь к искусству у внучки и всячески поощряла ее тягу к рисованию. Они ходили по музеям, галереям и выставкам. Иногда они долго безмолвно сидели на скалистом берегу моря и смотрели вдаль. Габи накидывала шаль на худенькие плечи внучки и прижимала ее к своему теплому полному телу. В такие моменты Клеманс чувствовала себя любимой без слов любви, которые так часто говорили ее родители. Она обнимала бабушку, зарывалась лицом в ее мягкую грудь и чувствовала от нее запах блинчиков с корицей.

После переезда в Англию их семья ездила на родину редко, не было времени, Габи не стало, связь с друзьями и родственниками постепенно затерлась, а после и вовсе исчезла, оставив только редкие ностальгические разговоры за ужином, когда Генри задерживался допоздна на работе.

Основным языком в доме был французский, и на английском Клеманс говорила без акцента, в отличие от своих родителей, каждая произнесенная фраза которых выдавала в них французов.

Она ходила в частную школу для девочек, где серьезно увлеклась рисованием и культурой Франции. Хоть ее любовь к этим предметам не поддерживалась родителями, однажды она все же воплотилась в ее первую работу гидом в художественной галерее, где она встретила отца Тео – Генри Экстона. Уверенного, своим видом демонстрирующего ухоженность и уважение к себе, привлекательного молодого человека. Он тогда стоял в начале успешной карьеры, и его любимыми выражениями были «я могу это сделать» и «я это сделаю лучше всех». В отношениях с людьми он был анархистом и не признавал даже намека на власть, если это касалась не его самого.

Увидев маленькую, изящную девушку-гида, нежным, вкрадчивым голосом рассказывающую о жизни и творениях Матисса, без акцента произносящую французские слова, он пригласил ее в театр, на что она кротко опустила глаза и отказалась.

Ему пришлось снова и снова приходить в галерею в надежде, что она однажды согласится на его приглашения, потому что он