раньше на южном побережье Англии, но только на экскурсии по знаменитому Брайтон-Бич.

Проезжая по равнине, напоминавшей талантливо сотканный вручную гобелен, она смотрела через окно, как голубое небо на горизонте плавно перетекает в прозрачную морскую гладь.

Она всегда любила море. В нем она находила пристанище для своих самых смелых мыслей, потому что оно повидало много всего за тысячи лет и не было смысла перед ним стараться притворяться другим человеком. Ей казалось, что именно здесь было уместно расслабиться, перестать анализировать свою жизнь и полностью отдаться моменту, как будто она попадала в вечность, за пределами которой ничего не существовало.

Оставив машину высоко на одном из зеленых склонов, девушки спустились вниз к морю. Был штиль. Волны тихо перешептывались, и их беседу прерывали лишь редкие протяжные крики чаек. Воздух был тяжелый, пропитанный солью и водорослями. Пляж был словно окружен со всех сторон невысокими скалами, из-за чего появлялось чувство безопасности и уединенности.

На пляже, кроме них, почти никого не было. Лиза разулась и подошла к воде. Холодная пена коснулась ее пальцев, легкий бриз развевал ее длинные волосы, казавшиеся на полотне из серо-голубых тонов ярким пятном. Она посмотрела вдаль. На горизонте призрачно виднелся корабль, как будто на него наложили много фильтров, отчего от него остались лишь очертания.

Лизе стало любопытно, откуда и куда это судно направляется. Что повидало оно и много ли везет новостей. Она поймала себя на мысли, что ей очень не хватает в жизни романтики, которую она променяла на скучную работу и несчастливый брак.

– Ветерок-то холодный, – крикнула Вероника.

Лиза обернулась и кивнула.

– И вода тоже холодная, – сказала она. – Я не отважусь здесь купаться.

– Пожалуй, я тоже, – ответила Вероника, подойдя к воде.

– Я думаю о своей жизни в Москве, – сказала Лиза, продолжая всматриваться в очертания горизонта и исчезавшего в его глади корабля. – И мне грустно от этого.

– Почему? – удивленно спросила Вероника.

Своей искренностью она иногда напоминала Лизе ребенка.

– Я не знаю. Почему-то стоя здесь, в этом месте, мне все кажется неправильным, кроме настоящего момента.

– Так обычно и бывает. Поэтому так важно научиться в нем пребывать. Нет ни прошлого, ни будущего. Только здесь и сейчас.

– Да, ты права. Это очень удобно. Потому что и то, и то пугает, волнует, беспокоит. А я чувствую себя сейчас спокойно, наслаждаясь этим пейзажем. Я живу им, а он живет мной.

Вероника положила руку на плечо Лизы. В этом жесте были сразу и поддержка, и одобрение. Лиза ценила отсутствие в подруге нездорового любопытства. Та до сих пор не спросила, что случилось у нее с браком и почему она так рада встрече с англичанином.

Море помогло Лизе раскрыться. Сквозь слезы она сказала:

– Я не хочу возвращаться назад, Ника. Это так печально. Это же мой дом, а я совсем по нему не скучаю. Я не люблю своего мужа, за восемь лет брака я могу по пальцам пересчитать, сколько раз была хоть чуточку счастлива с ним. – Она посмотрела на подругу, ища в ней понимания, и, тотчас найдя его в ее теплых, медового цвета, глазах, продолжила: – Я не могу вспомнить, почему я выбрала его, почему вышла замуж. Может, это прозвучит глупо, но я бы сказала – просто так. Я вышла замуж просто так. И даже сама настояла на этом. Не думая о последствиях, не представляя его отцом своих детей. Я была слишком озадачена не остаться одной. Все произошло очень быстро. Расскажи, почему ты вышла замуж за Питера?

Вероника задумалась на секунду, ветер развевал ее легкие белокурые волосы.

– Я вышла замуж за Питера, потому что мне с ним хорошо. Всегда. С самого начала так было. Потому что, когда мы встретились, между нами сразу возникла дружба. Я смотрела на него и думала: он будет хорошим отцом для моих детей. С самой первой встречи мне с ним было надежно и спокойно, а я ценю надежность и фундаментальность в мужчинах больше всего. Их правильность.

– Видишь, вот именно! Правильность. А я наоборот, всегда считала правильность признаком скуки и серости.

– Но ведь правильность для всех своя.

– Ты считаешь? Тогда у нас с тобой она все-таки одинаковая. Я тоже хочу чувствовать себя в надежных руках, я хочу желать ребенка, понимаешь? Не отдавать дань обществу – потому что так надо, а потому что я хочу трястись от этого желания. Быть пропитанной им. Хочу плакать от счастья от того, как я хочу своего мужчину и логического завершения любовной связи с ним не только для физического удовольствия, но для того, чтобы он стал отцом наших детей. Я хочу это сделать ради него, чтобы он становился в них продолжением себя. Хочу гордиться им, уважать его.

Прохлада от воды перемешивалась с жаркими лучами солнца, покрывая кожу и волосы Лизы крошечными каплями соленой воды. Словно соединившись с могущественной силой природы и как в продолжение ее – соленые слезы текли тонкими струйками по ее лицу. Она почему-то почувствовала невозможность, утопичность своих слов, как будто именно в этот момент ей открывалась важная истина и она всецело хотела поверить в свои слова, но у нее не было на это внутренних ресурсов. Время шло, и чем быстрее заканчивался следующий день, тем больше она понимала, насколько несчастлива была в своем браке все эти годы.

Вероника обняла Лизу. Ей было трудно найти подходящие слова, потому что она точно знала, что их не существует и что Лиза разговаривала скорее сама с собой, чем искала утешения в чьей-то поддержке. Вероника чувствовала силу, исходящую из своей хрупкой подруги.

– Не переживай, Лиза, – мягко сказала она, тривиально при этом подытожив: – Это хорошо, что ты задумалась об этом. Еще не поздно все исправить. Вот увидишь, у тебя будут дети от дорогого тебе мужчины, и ты станешь им отличной матерью.

Глава 14

Машина Тео, с откинутой крышей, быстро скользила по трассе. Широкая дорога, окруженная с обеих сторон полями, разворачивалась серой лентой вниз, словно падая в обрыв.

Вечер был теплый. Тео чувствовал, как в свежем предзакатном воздухе растворялся запах пашни, он слышал, как перекликались перед вечерней дойкой коровы. На проселочной дороге ему встретилось несколько фазанов, один из которых, наряженный в блестящий пестрый костюм, издал глубокий крик, остановился посредине дороги, посмотрел на машину Тео и вальяжно зашагал прочь. «Глупее птиц не найти», – думал Тео, медленно проезжая мимо. Звук фазанов всегда напоминал ему плач плохо смазанной калитки.

Он сделал