— По-моему, это нечто вроде сна, — заметила Катрин, когда спасенных переносили под тень тента.

— В принципе, их можно погрузить на лошадей и в таком состоянии, — заметил шеф. — Вы ведь можете их как-то привязать, зафиксировать на седлах?

— Могу. Но здоровья им такая прогулка не прибавит.

— Тогда подождем.

Дикси тоже была за то, чтобы «подождать», а заодно и перекусить. Экспедиционные охранники пересели подальше от вскрытой банки сосисок.

— Вроде там и натурального мяса мало, а как воняет, — ворчала Катрин, разжигая маленький костерок и наполняя водой медный чайник.

— Чай? — оживился шеф. — Как же удачно мы не ошиблись в выборе вас, дорогая Кольт. Вы и спасительница, и кухарка, да и вообще прекрасны положительно во всем.

— Не во всем. Кое-чего я категорически не приемлю.

— Если вы насчет доктора, то полностью согласен, — достаточно серьезно буркнул Вейль. — Поверьте, если бы мы подозревали… Черт, имелись ведь и иные кандидаты на эту должность.

— Хрен с ним. Как насчет вас?

— А что насчет меня? — удивился шеф. — В какой-то степени я вполне приличный человек и отношусь к вам с искренним уважением. Отдельные недостатки… Так у кого их нет? В общем, я оправдываться не собираюсь, да и обойтись без меня в экспедиции никак нельзя.

— Не льщу себе подобными надеждами. Вы заказчик и я работаю на вас. Но оставление личного состава в опасности для меня категорически неприемлемо. При любом раскладе.

— Да вы идеалистка. Учту. Поверьте, мне это тоже не нравится. Но есть интересы дела, и они стоят любых компромиссов с тем, что неопределенно называют «совестью». Впрочем, не будем начинать бесплодную дискуссию. Вы хотите вернуться, я хочу довести дело до конца. В сущности, наши интересы совпадают. Я достаточно определенно выражаюсь?

— Вполне, — Катрин засыпала заварку в мгновенно вскипевший чайник. — Лично мне ваши тактические маневры индифферентны, я все равно только на себя надеюсь. Но есть же еще и третьи лица.

— Эти? — удивился шеф, кивая на беспамятных ученых. — С каких пор вы прониклись столь теплыми чувствами и озаботились их судьбой? Мы всего лишь коллеги и попутчики. Бесспорно, они нам еще пригодятся, но если говорить в общем… Понимаю, Камилла еще способна оказать вам содействие в юридических делах, но напыщенный мальчишка-то зачем?

— К чему мне объяснять, вам-то все одно безразлично, — архе-зэка заглянула в чайник. — Но пока остывает, попробую. Мой личный опыт подсказывает, что в достижении успеха важны детали. Вот эта откровенно малоприятная собака там, внизу, сделала все, чтобы я очнулась и пришла в себя. Ибо мое присутствие резко повышало ее собственные шансы на выживание. Животное меня не особо любит, но ценит. Именно осознание полезности присутствующего рядом индивида рождает чувство именуемое «симпатией». Так могу ли я в случае опасности хладнокровно бросить это мерзопакостное, но в сущности безвинное существо? Вдруг мы и в следующий раз взаимно поможем друг другу, вовремя писаясь и вскрывая банки вонючих сосисок? Тут и до дружбы недалеко.

Вейль ухмыльнулся:

— А ведь это меня вы циничным считаете. Должен заметить…

Зашевелилась профессор:

— Пить! Дайте пить. И лучше горячего. Я же чувствую, чаем пахнет.

Глаз мадмуазель де Монтозан не открывала, но ей явно полегчало.

В молчании пили чай, «Латино» пришел в себя чуть позже руководительницы, но предпочел воду. Нажравшаяся Дикси завалилась в тень и дремала, задрав лапы и демонстрируя плешивое розовое брюхо.

— Галлюцинация! — решительно оповестила профессор, прикончив третью кружку.

— Пришел к тому же выводу, — поспешил подтвердить верный Алекс-«Латино». — Видимо, химические процессы в герметично законсервированном помещении, испарения смол и прочее, создали парадоксальный эффект…

— И плесень! — обрадовалась мадмуазель де Монтозан. — Кажется, те старые байки о проклятье Картера[4] не были лишены определенных оснований. Эффект, естественно, совершенно иной, но не менее опасный. Несчастный доктор! На него атмосфера воздействовала абсолютно ужасно, даже поверить не могу…

Катрин зарычала:

— Ни слова о сраном эскулапе! И вообще, прекращайте бредить. Если некоторые вещи не удается реалистично объяснить, это не значит что версию нужно притягивать как…пупок к носу.

Профессор скорчила гримасу:

— Что за странные физиологические параллели? Ладно, ты права, о «Кресте» лучше промолчим. Но почему же столь безосновательно отметать версию о плесени? Наука не терпит суеты и предвзятости…

— Да какая плесень?! Там сухо как в лабораторной стопроцентно мумифицированной жопе, мы в респираторах, а ваша плесень действует практически мгновенно?! Прекратите нести ерунду. Не бывает групповых галлюцинаций подобного типа. Возьмите паузу, потом себе что-нибудь поправдоподобнее наврете, — Катрин вытряхнула из чайника остатки заварки. — Собираемся и отбываем? Дело к вечеру, наткнемся на местные конные вооруженные «галлюцинации», выйдет неприятность.

— Да, пора, — шеф встал.

Дикси изобразила пузом, что надо бы еще полежать, дать сосискам усвоиться, научный помощник устало закряхтел и принялся собирать посуду (все же не совсем потеряна для общества эта молодежь).

— Нет, постойте. Мы же не можем уйти с пустыми руками, — пробормотала, глядя на бесцветно затухающий костерок, профессор.

Кажется, изумились все, включая безмозглую собачонку.

— Это как? Желаете дообследовать замечательное захоронение? — не веря своим ушам, уточнила Катрин.

— Нет. В смысле, да, но я… — профессор застонала в приступе безнадежного отчаяния. — Я не в состоянии спуститься. Голова кружится и эти вот галлюцинации. В конце концов, я уже немолодая женщина. О, вот дерьмо, что такое я несу… Я немолодой ученый, и повторное спелеологическое упражнение мне не по силам. Но нельзя же вот так уходить вообще без результатов и доказательств?!

— Доводилось слышать, что в науке главное: идея, полет мысли, четкое понимание процессов, — напомнил Вейль. — Бросьте, Камилла, напишите статью, изложите смелые версии, позже они, несомненно, подтвердятся, и слава вас найдет.

— Вейль, вы толстолобый баран и неуч! Какие подтверждения?! В наше время от захоронения ничего не осталось: пустые стены! От этой удивительной росписи на штукатурке и следов нет, одни криворукие автографы туристов конца XIX и начала XX веков там на голом камне. И полный запрет на исследования от этого тошнотворного Министерства по делам древностей. Послушайте, я категорически требую… — профессор посмотрела на лица окружающих и поправилась: — Ладно, я умоляю. Послушайте, мы можем сделать исключительное открытие! Эпохальное! Мы