Эпикур воплощает либерализм и рационализм, противопоставленные консерватизму и намеренному обскурантизму Платона. Его рационализм (как и всякий рационализм, впрочем) был не абсолютным, но ограниченным.

Эпикурейство полно противоречий: атомизм смягчается причудами атомов, материализм – признанием души и богов. Однако самой большой непоследовательностью можно назвать борьбу с суевериями, которая совсем не сочеталась с целью освободиться от боли и бед. Если бы целью эпикурейцев было создать как можно больше трудностей для себя, они не могли бы придумать ничего лучше борьбы с ложью в обществе и суевериями. Их выбор самого трудного и опасного дела, какому можно себя посвятить, доказывает их радикальную непоследовательность и их нравственное величие.

Эпикур не был против религии. Также неверно, что он был врагом науки. Хотя его больше интересовала этика, чем погоня за чистым знанием, он понимал, что наш первый долг – знать правду, точнее, мы должны знать правду, чтобы исполнять свой долг. Его противодействие тому, что можно назвать «чистой наукой», было вызвано многочисленными искажениями ее «чистоты». Он презирал логику из-за отклонений диалектиков; он не доверял математике из-за нумерологии Пифагора и геометрии Платона; но главное, он отвергал астральную теологию, которая обесценивала не только астрономию, но и религию. Тенденция смешивать чистую науку с Платоновой магией полностью оправдывала Эпикура в отрицании и того и другого. Его борьба с суеверием и иррационализмом неизбежно превратилась в борьбу с ложными науками, а также с ложными религиями.

Далее необходимо признать, что Эпикур не обладал любознательностью; он не испытывал потребности докопаться до истины. Вот почему ему не нравился Аристотель. Скорее всего, Эпикур считал Аристотеля таким же пустым, как многочисленные истории, собранные им в его трудах по зоологии. Он мог бы сказать: что нам за дело о размножении рыб или совокуплении улиток? Давайте уделим внимание вопросам, которые заботят человечество. Повторяем: в первую очередь Эпикур был моралистом, а не ученым.

Он был моралистом и политиком, который заботился об образовании людей, всех, и мужчин, и женщин. Его заботили их образование и счастье. Забавно, насколько по-разному его можно представить. Так, английский филолог-классик Г. Мюррей называет эпикурейцев «в каком-то смысле толстовцами Античности». Эллинист Б. Фаррингтон считал эпикурейцев «своего рода „Обществом друзей“ (квакерами), в основе которого лежала натурфилософия». Два эти утверждения в общих чертах не противоречат друг другу. Второе полнее, поскольку признает научные интересы Эпикура. В самом деле, парадоксально вовсе отрицать такие интересы у человека, который передал факел атомизма от Демокрита Лукрецию.

Школа

Эпикурейская школа была довольно хорошо устроена самим ее основателем. Эпикур обладал необходимым для этого свойством; он умел разжечь энтузиазм в своих слушателях и заручиться их верностью. Уже в Лампсаке ему удавалось собрать вокруг себя многообещающих людей. Величайшим из этих ранних учеников был Метродор, который умер в 277 г., задолго до самого Эпикура, в возрасте 53 лет. Уже упоминались другие ранние ученики: Полиэн, Колот, Идоменей. Полиэн был математиком, который оставил математику после «обращения» в веру Эпикура. Данный факт использовали как доказательство враждебности Эпикура науке, но подобное доказательство совершенно недостаточно. Во-первых, возражения Эпикура против арифметики пифагорейцев и геометрии Платона можно было полностью оправдать на научной основе, а во-вторых, многие переходили от математики к философии или религии. Вспомните Паскаля! Почему эти люди бросали математику? Потому, что им больше нравилась философия или религия, или потому, что они заканчивали свой математический труд? Можно предположить, что они не бросали математику; это математика бросала их.

Долгое существование школы обеспечивалось завещанием основателя, который оставил пост сколарха и сад Гермарху из Митилены. Завещание Эпикура столь трогательно, что мы процитируем его дословно:

«Сим оставляю все мое имение Аминомаху, сыну Филократа, из Ваты, и Тимократу, сыну Деметрия, из Потама, согласно записанному в Метрооне дарению на имя того и другого и с тем условием, чтобы сад и все, к нему принадлежащее, они предоставили Гермарху, сыну Агеморта, митиленянину, с товарищами по занятиям философией, а далее – тем, кого Гермарх оставит преемниками в занятиях философией, дабы они проводили там время, как подобает философам. А всем нашим преемникам по философии завещаю всегда посильно способствовать Аминомаху и Тимократу с их наследниками в устроении сада и житья в нем, чтобы те наследники блюли сад вернейшим образом наравне с теми, кому поручат это наши преемники по философии. А дом, что в Мелите, пусть Аминомах и Тимократ отведут под жилье Гермарху и его товарищам по философии, покуда Гермарх жив.

А из тех доходов, что мы завещали Аминомаху и Тимократу, пусть они с ведома Гермарха уделят часть на жертвоприношения по отцу моему, матери, и братьям, и по мне самому при обычном праздновании дня моего рождения каждый год в 10-й день гамели – она и на то, чтобы 20-го числа каждого месяца установленным образом собирались товарищи по школе в память обо мне и о Метродоре. Пусть они отмечают также и день моих братьев в месяц посидеон, и день Полиэна в месяц метагитнион, как велось доселе и у нас.

И пусть Аминомах и Тимократ позаботятся об Эпикуре, сыне Метродора, и о сыне Полиэна, пока они занимаются философией и живут при Гермархе. Равным образом пусть позаботятся они о дочери Метродора, если будет она благонравна и послушна Гермарху, а когда она придет в возраст, то пусть выдадут ее за кого укажет Гермарх меж товарищей своих по философии, и пусть назначат им на годовое прокормление из завещанных нами доходов столько, сколько они с Гермархом почтут за нужное. Гермарха пусть они поставят блюстителем доходов рядом с собою, чтобы ничто не делалось без того, кто состарился со мною в занятиях философией и оставлен после меня руководителем товарищей по философии. Пусть и в приданое для девушки, когда она войдет в возраст, Аминомах и Тимократ возьмут из наличия столько, сколько почтут за нужное, с ведома Гермарха. Пусть позаботятся и о Никаноре, как мы о нем заботились, чтобы никто из наших товарищей по философии, оказывая нам услуги в делах, обнаруживая всяческое доброжелательство и состарившись со мною в занятиях философией, не остался после этого нуждающимся по моей вине.

Книги, что у нас есть, все отдать Гермарху. Если же с Гермархом что-нибудь случится до того, как Метродоровы дети придут в возраст, и если будут они благонравны, то пусть Аминомах и Тимократ из оставленных нами доходов выдадут, сколько можно, чтобы они ни в чем не знали нужды. И обо всем остальном пусть они