Шрифт:
Закладка:
К дому Зубова примыкал дом сенатора Захарова, купленный в 1791 году нашим поэтом Г. Р. Державиным[436]; теперь здесь стоит Римско-католическая коллегия. Главное здание, в котором жил поэт, находилось в глубине большого двора; над фасадом его высились сохранявшиеся долгое время статуи четырех богинь; со стороны фасада были, как и теперь, два боковых подъезда, третий был позади дома, вел в сад, разведенный стараниями жены Державина. От фасада по обоим краям двора шли колонны, которые потом продолжались и вдоль стены параллельно с Фонтанкой. Дом состоял из двух этажей. Кабинет поэта был наверху, с большим венецианским окном, обращенным на двор[437]; за кабинетом находилась небольшая гостиная, влево был так называемый диванчик, а далее столовая; другая большая столовая внизу служила и залом для танцев. Прямо с подъезда входили в аванзалу, а вправо от нее была большая галерея в два света, где впоследствии происходили заседания пресловутой шишковской «Беседы»[438], еще далее вправо был театр, также в два света. На втором этаже находились, между прочим, комнаты для приезжих, одна для секретаря и другая для доктора. Державин имел от 60 000 до 70 000 рублей дохода; подобно большинству наших бар, поэт жил выше своих средств, оба принадлежавшие ему дома были заложены в Опекунском совете. Образ жизни его был таков: вставал он рано, часов в пять или в шесть утра, а вставши, пил чай; в два часа обедал, ужинал в десять; вина почти не пил, кофею не любил, не увлекался картами, проигрывал не более 1000; раз в неделю у него собирались гости, танцы продолжались далеко за полночь; сам Державин уходил часов в одиннадцать спать; жена его, уложив мужа, возвращалась к гостям. Державин любил музыку, особенно Баха и Крамера; часто, слушая ее, ходил по комнате и ударял такт; если он при этом ускорял шаги и наконец уходил в кабинет, то все знали, что надо ожидать новых стихов. Почти до конца жизни он сберег хорошее зрение и только для самого мелкого шрифта иногда употреблял лупу. Дома, когда не было гостей, он обыкновенно носил шелковый шлафрок, подбитый беличьим мехом, и колпак; молодые дамы ему вышивали кушаки, которыми он подпоясывал халат. Державин был давно лыс и, одевшись, являлся в парике с мешком; выезжал во фраке, в коротеньких панталонах и гусарских сапожках, над которыми видны были чулки. Камердинер Державина был Кондратий, в его доме находились еще два Кондратия: садовник и музыкант, по этому поводу поэт написал шуточную комедию «Кутерьма от Кондратьев».
Посещавшие поэта молодые литераторы С. П. Жихарев, В. И. Панаев, С. Т. Аксаков оставили нам следующее описание внешности Державина. Один видел его в халате, опушенном соболями, во фланелевой, плотно застегнутой фуфайке, на шее был у него белый кисейный платок, а на голове белый же вязаный колпак. Другой застал Державина за письменным столом, стоявшим посредине кабинета; поэт сидел в таком же домашнем наряде; из-за пазухи его торчала головка белой собачки, которая носила имя Тайки (сокращенное от Горностайки), она не оставляла своего господина ни на минуту, и если не была у него за пазухой или не вместе с ним на диване, то лаяла, визжала и металась по целому дому. Собачка эта была для поэта воспоминанием одного доброго дела; прежде она принадлежала одной бедной старушке, которую Державин облагодетельствовал.
Посещавший его вечера Панаев нашел Державина в коричневом фраке с двумя звездами, в хорошо причесанном парике, очень любезным хозяином и т. д. С. Т. Аксаков видел нашего поэта, сидевшего на диване с аспидной доской и грифелем в руках. По его описанию, Державин был довольно высокого роста, широкого, но сухощавого сложения; на нем был колпак, остатки седых волос небрежно из-под него висели; он был без галстуха, в шелковом зеленом шлафроке[439], подпоясан такого же цвета шнурком с большими кистями, на ногах у него были туфли; портрет его походил на оригинал, как две капли воды. Аксаков был восторженный почитатель Державина, он знал множество его стихов наизусть, которые и читывал превосходно в присутствии поэта. При чтении Аксаковым стихов Державин входил в полный экстаз, он не мог сидеть, часто вскакивал, руки его, как и голова, были в постоянном движении; но эти чтения кончались, как пишет Аксаков, дурно для поэта, он после них всегда прихварывал, несмотря на то что столько еще энергии, живости и теплоты сохранилось в этом 75-летнем старце.
Соседом Державина был богач Гарновский, построивший свой огромный дом рядом с его выше законной меры и затемнивший тем свет своему соседу, на что Державин жаловался в полицию и написал даже стихи «Ко второму соседу»[440], где пророчески предвещал соседу дальнейшую его печальную судьбу.
Великолепное здание Гарновского дома (теперь Измайловские казармы, у Измайловского моста) должно было примыкать к дому Державина эрмитажем, в котором предполагалось устроить сад и фонтан. Гарновский строил свой дом в надежде, что его купит казна для кого-нибудь из великих князей или княжон.
Полковник Михаил Гарновский, статный, красивый мужчина, по происхождению шляхтич, был поверенный в делах князя Потемкина и английской графини Кингстон, известной по своей красоте и приключениям в Европе; с последней Гарновский состоял в связи и унаследовал ее имения в России. По смерти Потемкина Гарновский лучшие вещи из Таврического дворца вывез к себе, как то: статуи, картины, мебель и даже строительные материалы; узнав об этом, наследники остановили расхищение через полицию, перехватывая барки на Фонтанке с добром; от этого, как пишет Державин, нередко были крики и споры[441]. Впоследствии, при Павле, Гарновский пострадал
