открыто на своей даче; в записках Марковича встречаются следующие заметки: «Бывали у отца духовного Дубянского… бокалов по десяти венгерского выпили и подпиахом». В доме Дубянского была церковь во имя Преображения Господня.

По смерти Дубянского загородный дом поступил во владение его племянников, и в сороковых годах здесь жили его наследники. Вероятно, петербургские старожилы помнят одного из потомков духовника Елисаветы, камергера Дубянского, низенького бодрого старичка, в легком пальто и всегда со шляпой в руках, несмотря ни на какой мороз; его коротко обстриженные волосы были буквально залиты маслом или помадой. Позади Дубянского всегда следовала низенькая модная карета. Жил он в своем доме, в Графском переулке, который так назван от дома графа Головина; по другим сведениям, он получил название от дома графа Ротари, к дому которого он вел с Фонтанки. Граф Ротари, известный богач-художник, ученик Балестры и Тревизани, был вызван Екатериною II на должность придворного живописца; он написал в Петербурге множество портретов, исторических картин и более трехсот девичьих головок, служащих теперь украшением одной из зал Большого дворца в Петергофе. Ротари умер в Петербурге.

На месте дома на углу Графского и Фонтанки, где теперь помещаются квартиры духовенства Аничковского дворца, в старину стоял загородный дом Алексея Деденева, женатого на дочери В. И. Разумовского. Про этого Деденева говорит Гельбиг[427], что он был человек весьма странный и в обществе неуживчив, у него был сын камергер, умерший в Дрездене в 1793 году; от сына последнего, камер-юнкера, великий князь Николай Павлович в 1818 году и купил деревянный дом со всеми строениями и землею.

Далее стояли дома сторонников Елизаветы Петровны, шталмейстера[428] Р. М. Кошелева и гофмейстера[429] Д. А. Шепелева; женаты оба были на двух родных сестрах, дочерях пастора Глюка, в семействе которого некогда жила Марта Скавронская; родственница Шепелева, Мавра Егоровна, была лицом очень близким к императрице и впоследствии вышла замуж за графа П. И. Шувалова; дом Шепелева примыкал к углу Чернышева переулка. По словам Гельбига, Шепелева все ненавидели за его грубость; предание говорит, что он был при Петре смазчиком экипажей. Напротив этого дома, по Фонтанке, тянулся большой сад графа М. И. Воронцова, в глубине которого, к Гостиному двору, стоял великолепный дворец, построенный графом Растрелли. Граф Воронцов был в то время вице-канцлером, женат он был на двоюродной сестре императрицы Анне Карловне Скавронской. В 1763 году императрица Екатерина купила его дом за 217 000 рублей, дом стоял пустым до осени 1770 года; в этом году там отвели квартиру принцу Генриху Прусскому, брату Фридриха II; потом жил в нем принц Нассау-Зиген, служивший в нашем флоте адмиралом, одержавший победы над шведами. Затем помещался в нем вице-канцлер граф Ив. Ан. Остерман. Император Павел устроил в нем капитул Мальтийского ордена, церковь была построена архитектором Гваренги и освящена 17 июня 1800 года митрополитом Сестренцевичем; она состояла в заведовании графа Литты до смерти его; в 1810 году дом этот был пожалован Пажескому корпусу, хотя вовсе не был приспособлен к помещению учебного заведения и носил все признаки жилища богатого вельможи XVIII столетия[430]. Великолепная двойная лестница, украшенная зеркалами и статуями, вела во второй этаж, где помещались дортуары и классы. В огромных залах в два света были спальни для воспитанников; все дортуары и классы имели великолепные потолки. Картины этих плафонов изображали сцены из Овидиевых превращений с обнаженными богинями и полубогинями; в одной из таких комнат на потолке было изображение освобождения Персеем Андромеды. Без всяких покровов прелестная Андромеда стояла прикованная на скале, а перед нею Персей, поражающий дракона. По рассказам современников, после дворца Воронцова по роскоши был один дом в Петербурге – это Шувалова, который в то время полагал основание императорской Академии художеств.

Около Чернышева переулка в старину стоял загородный дом отца знаменитых деятелей царствования Екатерины II: Ивана, Петра и Захара Чернышевых. Про этого денщика Петра I, графа П. Чернышева, говорит дюк де Лириа, испанский посол, что он «был умен, храбр и исправен в службе, но отличался чрезвычайной скупостью, лживостью и ненавистью к иностранцам». Здесь же вблизи был дом князя А. Б. Куракина, сына известного дипломата времен Петра Великого. Куракин был тип версальского придворного, усвоившего вполне внешний лоск; прожив всю свою молодость в Париже, он вынес безукоризненное знание французского языка, элегантные манеры и модное в то время легкомысленное отношение к вопросам религиозным и нравственным. При императрице Анне Иоанновне Куракин был непременный член всех интимных вечеров и празднеств, на которых имел привилегию напиваться допьяна[431] и потешать государыню каламбурами и остротами. Куракин был также усердным слугой Остермана и Бирона.

За домом Куракина стоял загородный двор царицы Прасковьи Федоровны, вдовы царя Ивана Алексеевича, брата Петра Алексеевича и матери императрицы Анны Иоанновны. Жила ли здесь царица – неизвестно; по приезде в Петербург ей был отведен с дочерью дом на Петербургской стороне, недалеко от крепости, вверх по Неве, близ Петровского домика. Жизнь этой царицы в Петербурге была непривлекательна, в Москве она жила в Измайлове гораздо лучше, полной помещицей: там у ней все было, что нужно для самого обширного хозяйства[432]. Про двор своей невестки император Петр говаривал: «Госпиталь уродов, ханжей и пустосвятов». По словам Татищева, в низеньких покоях ее обширного дома в толпе челядинцев не только были терпимы ханжи, пустосвяты и всякие уроды физические и нравственные, но некоторых из них почитали чуть-чуть не за святых; были здесь и гадальщики, и пророки; в последнем звании состоял один отставной полупомешанный «подьячий» Тимофей Архипыч; некогда он занимался иконописанием, но потом бросил, стал юродствовать миру. «Меня, – рассказывает Татищев, – Тимофей Архипыч не любил за то, что я не был суеверен и руки его не целовал. Однажды перед отъездом в Сибирь я приехал проститься с царицей; она, жалуя меня, спросила этого шалуна: „Скоро ли я возвращусь?“ Он ответил на это: „Руды много накопаешь, да и самого закопают“. Пророчество, однако, не исполнилось. Царица верила каждому слову Тимофея Архипыча и считала себя счастливою, что такой человек удостоился жить в ее доме: он прожил у нее 28 лет; говорят, что он предрек царевне Анне Иоанновне ее дальнейшую судьбу».

Впоследствии загородное место царицы императрица Елисавета подарила своему первому лейб-медику Лестоку, для которого здесь построил загородный дворец архитектор Растрелли; три года тому назад дом Лестока еще был цел, он стоял на углу Лештукова переулка, в глубине крайнего двора от Фонтанки, напротив дома известного фабриканта В. Г. Жукова. В настоящее время он переделан.