Таковы сведения, которые удалось собрать о знаменитом ссыльном в самом монастыре Красногорском и его окрестностях[118]. Некоторые из простонародья прибавляли, что-де князь крепко держался старинки и был раскольник...

* * *

Между тем наступал последний месяц года, назначенного мне сроком от морского министерства для обследования и изучения прибрежьев Белого моря. Вдали предстояло еще много дела: часть Двины от города Холмогор до монастыря Сийского, с которого дорога поворачивает на петербургский тракт. Вся южная часть уезда Пинежского должна была ускользнуть от моего внимания и изучения — часть, которая представляла, по-видимому и по общим слухам и уверениям, так много интересного. Там и село Кевроль, или иначе — Воскресенский Погост, бывший воеводский город и село Чакола-Древняя, — самые первые новгородские заселения в том краю, там множество преданий о чуди в большем числе и интересе, чем пойманный мною на реке Мезени, как уверяли. Там, по уверению Молчанова (автора описания Архангельской губернии), «крестьяне понятливы, несколько корыстолюбивы, грубы и не обходительны», там, наконец, монастырь Веркольский со своей стариной и богатствами старинной письменности. «Сей монастырь, — говорит священник К. Молчанов в своем описании, — состоит на своем содержании на Пинеге-реке, вверх по той реке, от Пинеги города в 151 версте, в волости Веркольской. Начало свое восприял со времени явления мощей и ныне в оном монастыре опочивающего святого и праведного Артемия веркольского чудотворца, который родился в лето 7040 (1532), скончался 7052 (1544) года июля в 23-й день, на двадцатом году от рождения своего. Обретенные мощи его 7085 (1577) года, в 33 год после преставления его, положены были сперва в паперти у приходской веркольской церкви Святого Николая Чудотворца; из паперти в предел перенесены в 7091 (1583) году; потом, по свидетельствовании, по указу Макария, митрополита Новгородского, и обретении оных подлинно нетленными, также по сочинении ему жития и службы, из предела поставлены внутри той же церкви, в 7118 (1609) году декабря в 6-й день. После того мезенский и кеврольский воевода Афанасий Пашков, получа скорое от Бога, при помощи праведного Артемия, сыну своему в учинившейся тяжкой болезни облегчение, в знак своего за то благодарения, близ той Никольской церкви в 7152 (1446) году построил своим иждивением прекрасный во имя великомученика Артемия храм, и окрест оного ограду и кельи для жительства монашествующих. Первый строитель в новопостроенный монастырь определен Рафаил, а в бельцах Родион Макарьин, при нем черный священник Иона, которые, таким образом, не успели лишь составить в оном монастыре общежительства, как в лето 7147 (1639) июня в 24-й день оные храмы сгорели; почему они над мощами Св. и прав. Артемия сотворили часовню. Наконец, вскоре после того, от царя Алексея Михайловича, по челобитью кеврольского земского старосты Филиппа Козьмина Драчева с мирскими людьми, прислана в Кевроль к воеводе грамота о построении новой церкви, где обретены мощи чудотворца Артемия, что они и исполнили. Лета 7157 (1648) ноября в 14-й день, воевода Григорий Аничков и кеврольской десятины заказчик священник Иоаким Васильевич, диакон Дометиан и прочие духовного и мирского чина люди, приехав в веркольскую волость и пришед в монастырь, пели молебен, воду освятили и потом честные мощи того святого, положа в новую раку, перенесли из часовни в новопостроенную церковь Св. великомученика Артемия, и поставили честно на южной стороне...

Государского жалованья в сей монастырь было:

От царя и великого князя Алексея Михайловича всея России в Кеврольской уезд, в монастырь Св. Артемия, веркольского чудотворца, строителю Родиону Макарьину, да черному попу Ионе с братиею, по нашему указу и по обещанию сестры нашей благоверной царевны и великой княжны Ирины Михайловны, послано к вам в монастырь чудотворца Артемия веркольского церковного строения: Евангелие напрестольное, крест благословляющий, ризы и стихари, и иное церковное строение с крестовым нашим дьяком Игнатьем Яковлевым; что церковного строения прислано, и тому послана к вам роспись под сею нашею грамотою за дьячьею приписью, и как сия наша грамота придет, а крестовый нашдьяк Игнатий Яковлев к вам приедет в монастырь, и вы б у него церковное строение, по росписи, каково под сею нашею грамотою, приняли все налицо, и велеть записать в книге именно, чтоб то наше церковное строение во веки были неподвижно; а как то церковное строение у крестового нашего дьяка Игнатия Яковлева примите, и вы б о том к нам отписали; с ним же Игнатьем и его отпустили, а на Москве отписку подать, и ему Игнатью велели явиться и в приказе большого дворца боярину и дворецкому князю Алексею Михайловичу Львову, дьякам нашим Ивану Федорову, да Давиду Дерягину, да Смирнову Богдану. Писал на Москве 7158 (1650) года генваря в 26-й день».

По счастью, монастырь этот (единственный во всей Архангельской губернии) случайно обошелся без ссыльных и не видал мучений жертв своих. Даже и в то время, когда сильно разгорался и судим был повсеместный сильный раскол, здесь не было ни одного страдальца, которыми наполнены были все русские монастыри, а по преимуществу архангельские.

Возвращаться назад в любопытные страны медвежьего угла по рекам Кеврол и Чаколе для меня уже было поздно и некогда. С стесненным сердцем должен был я сесть в Пинеге в кибитку для того, чтобы ехать на Двину, в давно знакомые Холмогоры.

Глухой, девственный лес сменялся деревушкой, деревушка прорезала лес и облагалась полянами. Стояла зимняя пора, — стало быть, все было однообразно. Здесь возят как-то вяло; на многих станциях приходится сидеть подолгу. Самые деревушки глядят каким-то бездольем и сиротливым видом, хотя широкая река и не пропадает у нас из виду, преследует нас своими изгибами на всем долгом пути, хотя в то же время и близимся мы к богатому Подвинскому краю.

— Чем вы промышляете? — спрашиваешь в каждом селении, и в каждом селении получаешь один ответ.

— Да путики кладем, птицу ловим, зверя бьем по этим путикам.

Путики — это лесные тропы, которыми испрорезаны все тайболы, и верхняя и нижняя, все леса, которыми заросла правая (от реки Северной Двины) и огромная половина огромной Архангельской губернии.

Путик прокладывает себе всякий, которому припадет только охота к лесному промыслу, но в большом количестве прокладывают их мезенцы, а особенно пинежане. У старательного и домовитого промышленника таких путиков проложено до десятка, и редкий из них не тянется на 40, на 50 верст; некоторые заводят свои тропы и гораздо