«Недурно для начала! – мелькнуло у меня в голове. – Я и Хлебникова-то не успел повидать! А где же Меркулов?»

Меркулова не было, но навстречу мне уже бежал вахмистр, а из вагонов поспешно выскакивали люди, с тревогою озиравшиеся по сторонам… Крики и суета возрастали с каждым мгновением, и все ближе раздавалась беспорядочная стрельба из винтовок.

– Коцуровцы! – донеслось до моего слуха. – Они уже у насыпи! Смотрите!..

Я взглянул в указанном направлении и при слабом свете начинавшегося утра действительно увидел среди болотного тумана каких-то людей, группами перебегавших из соседнего леска к железнодорожному полотну. Не переставая обстреливать нас из винтовок, люди эти настойчиво продвигались в сторону станции, стремясь, по-видимому, охватить нас с фланга, из-за пакгауза…

Приказав подбежавшему вахмистру частично разгрузить эшелон, я тотчас же рассыпал всех своих наличных людей в цепь и направил их под прикрытие за станционные здания, дабы дать себе возможность хотя бы немного разобраться в создавшейся обстановке…

В эту только минуту увидел я своего друга Меркулова, бежавшего от станции вместе с двумя-тремя офицерами, оказавшимися чинами хлебниковского отряда.

– Хороший сюрприз к вашему прибытию! – успел мне сказать один из последних, вытаскивая из кобуры наган. – Дело нешуточное! Это Коцур!..

Я в нескольких словах сговорился с Меркуловым, тотчас же рассыпавшим часть наших людей в цепь и поведших их навстречу повстанцам, наступавшим на станцию по полотну железной дороги. Остальные наличные добровольцы двинулись под моею командой в сторону пакгауза, стремясь задержать наступление противника, заходившего нам во фланг.

Стрельба не прекращалась, и обстрел станции артиллерийским огнем становился все упорнее. Повстанцы надвигались на Фундуклеевку, смело приближаясь к нашему эшелону, продолжавшему стоять на своих путях.

А на противоположной стороне эшелона в это время творилось настоящее столпотворение вавилонское, сопровождаемое шумом, топотом конских копыт и отборною бранью охваченных суетою людей: это вахмистр и доблестный кадетский вице-фельдфебель Ланкоу выгружали лошадей и тачанки с пулеметами из эшелона, для того чтобы немедленно же привести последние в действие… Выбрасывая тачанку с пулеметом, кадеты тотчас же открывали из него огонь, ориентируясь с необыкновенною быстротою. Всеми этими удивительными бойцами были юноши 16—17 лет, еще так недавно сидевшие на классных скамейках за учебниками алгебры и естественной истории…

Но повстанческие цепи не останавливались…

– Господи, мы пропали! Посмотрите, что делается! Посмотрите на этих негодяев!

Это кричал наш вольноопределяющийся К., кричал надрывающимся голосом, в котором чувствовались и ужас, и негодование. Я взглянул в ту сторону, куда указывал К., – и обомлел в свою очередь, с трудом веря собственным глазам.

– Возможно ли? Что же это такое!

Но то, что творилось около станции, оказывалось вполне возможным и реальным. На путях, перед самым вокзалом, стоял вполне готовый состав с дымившимся паровозом, и в этот эшелон поспешно садились хлебниковские добровольцы, тащившие с собою винтовки и несложный солдатский скарб.

А повстанцы тем временем уже почти вплотную подходили к Фундуклеевке, надвигаясь с двух сторон с целью окружить станцию.

Окончательно рассвело, рассеялись туманы, закрывавшие окрестные поля и кустарники, и при свете наступавшего утра мы ясно различили небольшую неприятельскую группу, деловито копошившуюся над чем-то шагах в двухстах от нас.

– Пулемет устанавливают, – заметил кто-то. – Теперь нас перебьют всех до единого. Теперь нам крышка, нечего и разговаривать! Ах, негодяи, негодяи!

Но наше осуждение капитана Хлебникова, а вместе с ним и всего его отряда оказалось несправедливым и преждевременным. Прошло еще несколько секунд, и на станционной платформе Фундуклеевки появилась энергичная фигура этого скромного, но доблестного офицера, отдававшего какие-то спешные распоряжения и строго покрикивавшего на растерявшихся и сконфуженных солдат. Последние тотчас же повыскакивали обратно из вагонов и залегли в цепь у железнодорожной насыпи, примыкая к левому флангу моих людей, упорно оборонявшихся от наступавших повстанческих цепей. Наш огонь усилился, оборона Фундуклеевки окрепла.

Поднявшееся над горизонтом сентябрьское солнце уже предоставляло нам возможность как на ладони видеть всю местность, по которой еще продолжал двигаться противник, по-видимому все еще рассчитывавший на свой успех. Но прошло еще две-три минуты, и вдруг повстанческие цепи сначала замедлили ход, а затем круто повернули обратно, поспешно отходя и скрываясь за перелеском. Наши пулеметчики неистовствовали от восторга.

Впоследствии мы узнали о причине, заставившей чинов хлебниковского отряда спешно погрузиться в поданный им поезд при виде наступавшего противника, заставив нас при этом несправедливо заподозрить их в несуществовавшем предательстве. Но последнего, как оказалось, никто из них не желал совершать, а поезд, в который хлебниковцы спешно садились, уже давно стоял у станции, всегда готовый к немедленному отходу.

Беспрестанно тревожимый повстанцами, капитан Хлебников днем и ночью держал паровоз под парами, заранее разместив чинов своего отряда в вагонах на случай немедленного отступления. Отряд Хлебникова был слишком малочисленным, дабы рисковать вступать в открытый бой с крупными силами повстанцев, постоянно готовившихся к нападению. Предосторожность же, выражавшаяся в держании поезда под парами, являлась вполне разумной в тот период времени, пока капитан Хлебников оставался на станции один со своим маленьким отрядом, терпеливо ожидавшим необходимого подкрепления… О нашем же ночном прибытии на Фундуклеевку, совершившемся в предрассветном мраке, в момент начала повстанческого нападения почти никто и не знал среди чинов хлебниковского отряда. Последнее обстоятельство и было причиною всего досадного инцидента, к счастью завершившегося вполне благополучно и доблестно.

Повстанцы к этому времени уже быстро скрывались за перелеском и кустарниками, уходя от непрекращавшегося огня наших пулеметов.

Капитан Хлебников, собрав своих людей, двинулся преследовать отступавшего в беспорядке противника, а мы, поседлав коней, поспешно вынеслись за цепи пехоты и продолжали гнать повстанцев на расстоянии 10—12 верст. Вместе с нашей конницей в течение всего преследования двигались и незаменимые спутницы Гражданской войны – тачанки с пулеметами.

Как было установлено впоследствии, все описанное выше нападение было совершено в памятную ночь отрядом некоего атамана Квашни, друга и сподвижника уже широко известного в те времена Коцура. Хорошо зная, в каком затруднительном положении находился в Фундуклеевке отряд капитана Хлебникова, Квашня решил ударить на него ночью, для того чтобы попросту вырезать всех добровольцев поголовно и захватить железнодорожную станцию, что дало бы повстанцам неисчислимые выгоды. Но свой налет на Фундуклеевку Квашне следовало делать немедленно, пока на помощь Хлебникову не поспешила бы прийти какая-нибудь другая добровольческая часть. На несчастье повстанцев, такою частью оказался наш полуэскадрон, прибывший незаметно ночью со стороны Знаменки, в виде неприятного сюрприза для чрезмерно осмелевшего атамана.

Наш фундуклеевский бой с отрядом Квашни закончился весьма интересным эпизодом, в котором совсем неожиданно приняло участие одно из наиболее видных лиц Добровольческой