Простояв в городке несколько часов и накормив лошадей, отряд добровольцев так же скромно двинулся в дальнейший путь по направлению к Черкассам, обещав безутешным горожанам достойно отомстить за невинно пролитую кровь…

Ужасная вещь гражданская война, и недаром верующие люди считают «междоусобную брань» одним из величайших попущений Божьих…

* * *

Окончился июль, наступил август. Начали быстро сокращаться дни. Повеяло приближающейся осенью.

5-я дивизия Добровольческой армии, перейдя на правый берег Днепра, заняла район Знаменки, Бобринской и Елисаветграда. Потерпевшие поражение большевики быстро исчезли из всего этого края, оставив после себя воспоминания о днях ужаса и крови. Местность начала успокаиваться, переходя к оставленному крестьянскому труду и нормальной городской жизни.

В Цыбулеве, Фундуклеевке, Бобринской и Каменке, уже занятых небольшими, но постоянными отрядами добровольцев, смело пооткрывались магазины и лавчонки, заблаговестили колокола на церковных колокольнях, появились свободно разгуливавшие по улицам обыватели, послышались бодрые разговоры и речи, напоминавшие о настроениях давно минувших времен.

Красный призрак, уже достаточно хорошо знакомый всем этим местностям, успевшим познать прелести большевистского нашествия, стал постепенно таять. Большинству жителей Украины казалось прямо невероятным, чтобы красная власть, пришедшая непрошеной откуда-то с далекого севера, могла возвратиться снова в эти края, имевшие свои самобытные взгляды и свою психологию.

Хорошо чувствовали себя и добровольцы, предвкушавшие вполне заслуженный отдых после пережитых военных трудов и вполне уверенные в полном успехе всего белого дела. В особенности радовались в это время офицеры-петербуржцы, находившиеся в составе разных добровольческих частей.

– К Рождеству армия Деникина возьмет Москву, а армия Юденича – Петроград… Юденич уже двигается вперед, и красные не выдерживают его натиска! Юденич возьмет Петроград обязательно!.. – слышались оживленные разговоры, имевшие в те времена вполне реальное основание. – К Рождеству я буду уже у себя на Кирочной и ставлю флакон вина у Фелисьена.

– А я у Кюба! – подхватывал какой-нибудь восторженный юноша, искренно веря в грядущие светлые дни. – Я всегда предпочитал Кюба Фелисьену… У Кюба – удивительные завтраки и замечательное красное вино! Мой отец обожал Кюба!

– А я первым долгом поеду в Павловск, где у нас осталась дача… Воображаю, во что ее превратили «товарищи»… Милый Павловск, с его вокзалом и концертами!.. Весною опять будем слушать музыку!..

Так мечтали бедные петербуржцы, временно оторванные от своих частей, сосредоточенных теперь где-то в районе Киева и Нежина.

– А пока хорошо было бы поскорее попасть к своим, повидаться и поговорить с друзьями. Достаточно прикомандирований!.. Приятно в Петербург возвращаться со своим полком… Впрочем, это все так и будет, ибо нам здесь делать нечего. Большевики изгнаны, разбиты в пух и прах и никогда сюда больше не вернутся… Кругом тишина…

Но расчеты молодых людей на быстрое возвращение к своим частям в силу окончания на Украине всяких военных действий оказались преждевременными…

Не прошло и месяца после занятия Знаменки и Бобринской частями 5-й дивизии Добровольческой армии, как их командиры были встревожены вестями о смелых действиях новых противников, оказавшихся отрядами повстанческих атаманов: Махно, Коцура, Богдана, Квашни и др.

В середине августа неожиданно поднявший голову Махно решительным ударом разгромил Симферопольский полк[702] корпуса генерала Промтова[703] и, покинув Уманский фронт, перерезал железную дорогу и бросился к Елисаветграду. Одновременно с этим Махно всеми силами стремился соединиться с отрядом другого повстанческого атамана – Коцура, после разгрома большевиков безнаказанно бродившего по разным местностям Украины и занимавшегося грабежами и нападениями на усадьбы помещиков.

Но вовремя посланные отряды добровольцев успели помешать такому соединению, преградили путь отрядам Коцура, двигавшимся навстречу Махно, и лишили их возможности выйти на линию железной дороги. Тем не менее Махно, упорно рвавшийся к родным его повстанцам местам, какими являлись Пологи, Никополь, Александровск и Гуляй-Поле, сумел пробить себе дорогу среди тылов 2-го корпуса[704] Добровольческой армии и, вырвавшись из окружения белых, добрался до намеченной цели.

Повстанцам Махно удалось утвердиться в Александровске, Пологах и Токмаке, чему уже не в силах были воспрепятствовать добровольцы, немало потерявшие энергии и сил в борьбе с этими новыми смелыми противниками.

Но соединиться с Коцуром и другими ему подобными атаманами Махно все же на этот раз не удалось, точно так же, как не удалось сохранить с ними и связи, совершенно уничтоженной мелкими частями 2-го Добровольческого корпуса, занявшими ряд станций вдоль железнодорожной линии в районе Цыбулева и Бобринской.

После этого среди временно встревоженных добровольцев вновь начало воцаряться успокоение и снова возродились надежды на скорое возвращение к своим частям и знакомым с детства местам.

– Все эти выступления Махно, Коцура и им подобных авантюристов – не что иное, как «последняя тучка рассеянной бури»… – слышались успокоительные замечания. – Большевики кончились, а вслед за ними исчезнут и повстанцы… Все это – одно и то же…

Но, как оказалось впоследствии, такового рода суждения о повстанцах были глубоко ошибочными…

Сентябрь 1919 года принес с собою моим друзьям по Гвардейскому конно-подрывному полуэскадрону уже вполне реальную радость: от высшего начальства был получен приказ грузиться эшелону и направляться к Киеву.

– Едем к своим! – возликовали гвардейские конноподрывники, – в Киев и Нежин, где находятся все наши! Довольно прикомандирований!

Гвардейский конно-подрывной полуэскадрон, почти поголовно составленный из юнкеров, кадет, студентов и удивительных по своей стойкости и порядочности немцев-колонистов, долгое время находился в прикомандировании к чужой дивизии, принося ей немалую помощь своей прекрасной и самоотверженной работой.

Отношение к гвардейцам-подрывникам со стороны их временных «хозяев» было отличное, но весть о близкой возможности присоединиться к своим частям наполнила души молодых бойцов настоящим восторгом.

– А там скоро и в Петроград, на Кирочную, и в Усть-Ижору! – послышались голоса обожателей далекого севера.

Погрузка эшелона представлялась настоящим праздничным торжеством. Закончилась она быстро, и спустя несколько часов мы уже двигались к Киеву, пребывая в самом радужном настроении.

Этого настроения не мог у меня отогнать даже тяжелый приступ лихорадки, периодически мучившей усталый организм все последнее время и сопровождавшейся высокой температурой.

– Не беда! – утешал меня кто-то из приятелей. – Через сутки-другие будем находиться в других условиях, и тогда все твои лихорадки как рукой снимет! Ведь мы же едем к своим, в родные части!..

Кое-как устроившись в сене и завернувшись потеплее, я вскоре задремал, рассчитывая подняться со своего ложа не раньше, как где-нибудь под самым Киевом…

В вагоне было тесно и душно… Где-то по соседству фыркали кони, и о чем-то оживленно и весело спорили добровольцы, уснащая свою речь весьма смелыми словечками. Колеса вагонов