В 1849 году Федор Достоевский написал на стене своей тюремной камеры рассказ «Поп и черт»:

«– Здравствуй, толстый поп, – сказал черт попу. – Зачем ты врал этим бедным одураченным людям? О каких адовых муках ты им говорил? Ты не знаешь, что они уже на земле испытывают адовы муки? Ты не знаешь, что и ты сам и земные власти – мои представители на земле? Это ты заставляешь их здесь терпеть адовы муки, которыми грозишь им на том свете. Ты об этом не знал? Тогда пойдем со мной!

Черт схватил попа за шкирку, высоко поднял и принес на литейный завод. Там поп увидел, как взад и вперед сновали рабочие и трудились в ужасающей жаре. Очень скоро тяжелый спертый воздух и жар подействовали на попа. Со слезами на глазах он стал умолять черта:

– Забери меня отсюда! Пусти! Дай мне выйти из этого ада.

– Эй, приятель! Мне надо показать тебе еще много других мест.

Черт снова схватил попа и потащил в помещичье именье. Здесь поп увидел молотивших хлеб крестьян. Пыль и жар были невыносимы. Надсмотрщик ходил с кнутом и нещадно бил всякого, кто падал на землю от усталости и голода.

Дальше черт показал попу жалкие избы, где жили крестьяне со своими семьями, – грязные, холодные, дымные, смрадные норы. Черт ухмыльнулся и указал на царящие вокруг нищету и страдания.

– Что, мало? – спросил он. Казалось, даже ему, черту, жаль этих несчастных.

Благочестивый слуга Всевышнего не мог этого вынести, воздел руки к небу и взмолился:

– Отпусти меня. Да, да, это ад на земле!

– Ага, видишь! А ты говоришь им о другом аде. Ты терзаешь их духовно, терзаешь до смерти, когда они почти уже умерли физически. Пойдем, я покажу тебе еще один ад, – еще один, самый ужасный ад!

Он привел его в тюрьму и показал каземат с душным спертым воздухом, где на полу валялись больные, ослабшие, потерявшие всякую энергию тени людей, покрытые паразитами, пожиравшими их несчастные, голые, исхудалые тела.

– Снимай шелковую рясу, – сказал черт попу, – надевай на ноги тяжелые цепи, что носят эти несчастные, ложись на холодный, грязный пол, – и расскажи им об аде, который ожидает их в будущем.

– Нет, нет, – сказал поп, – я не могу представить себе ничего хуже этого. Умоляю тебя, забери меня отсюда.

– Да, это ад. Хуже этого ада ничего быть не может. Ты этого не знал? Не знал, что эти мужчины и женщины, которых ты пугал картиной будущего ада, уже пребывают в аду, еще до своей смерти?»

Рассказ написан в темной России на стене одной из самых ужасных тюрем. Но кто может отрицать, что то же самое в равной степени относится и к настоящему времени, и к американским тюрьмам?

Со всеми нашими хвалеными реформами, нашими великими социальными изменениями и нашими далекоидущими открытиями людей продолжают отправлять в худший из адов, где их оскорбляют, унижают и мучают, чтобы общество могло быть «защищено» от фантомов, которое само и породило.

Тюрьма – защита общества? Какому чудовищному уму пришла такая идея? С таким же успехом можно сказать, что широкое распространение инфекции может способствовать здоровью.

После восемнадцати месяцев ужаса в английской тюрьме Оскар Уайльд подарил миру свой великий шедевр «Баллада Рэдингской тюрьмы»:

Ведь подлость, как гнилой сорняк,

В тюрьме пышней цветет,

А добродетель – коль была —

И чахнет, и гниет,

Здесь Безысходность – зоркий Страж

У Мук тугих ворот[6].

Общество продлевает существование этой отравленной почвы, не понимая, что из нее не может вырасти ничего, кроме самых ядовитых плодов.

Сегодня мы тратим 3 500 000 долларов в день, 1 000 095 000 долларов в год на содержание тюремных учреждений, и это в демократической стране, – сумма, почти равная совокупному производству пшеницы, оцениваемому в 750 000 000 долларов, и добыче угля, оцениваемому в 350 000 000 долларов США. Профессор Бушнелл из Вашингтона, округ Колумбия, оценивает стоимость тюрем в 6 000 000 000 долларов в год, а доктор Дж. Фрэнк Лидстон, выдающийся американский писатель о преступлениях, называет разумную цифру в 5 000 000 000 долларов в год. Такие неслыханные расходы ради содержания огромных армий людей в клетках, как диких зверей![7]

И тем не менее преступность растет. Так, мы узнаем, что сегодня в Америке на каждый миллион населения приходится в четыре с половиной раза больше преступлений, чем двадцать лет назад.

Самое ужасное в том, что наше национальное преступление – это убийство, а не грабеж, растрата или изнасилование, как на Юге. Лондон в пять раз больше Чикаго, однако в последнем городе ежегодно совершается сто восемнадцать убийств, а в Лондоне – только двадцать. Чикаго также не лидер по преступности, он только седьмой в списке, который возглавляют четыре южных города, а также Сан-Франциско и Лос-Анджелес. Ввиду такого ужасного положения дел кажется смешным болтать о защите, которую общество получает от своих тюрем.

Дюжинный ум медленно постигает истину, но, когда наиболее тщательно организованное, централизованное учреждение, щедро содержащееся за общенациональный счет, доказывает полную общественную несостоятельность, самые тупые должны начать сомневаться в его праве на существование. Прошли те времена, когда мы могли довольствоваться нашей социальной тканью только потому, что она «предопределена божественным правом» или величием закона.

Широкие тюремные расследования, агитация и просвещение последних лет убедительно доказывают, что люди учатся копаться в самом дне общества, вплоть до причин страшного несоответствия между общественной и личной жизнью.

Почему же тогда тюрьмы – общественное преступление и провал? Чтобы ответить на этот жизненно важный вопрос, нам надлежит разобраться в природе и причине преступлений, в методах, применяемых для борьбы с ними, и последствиях, которые эти методы производят ради избавления общества от проклятия и ужаса преступлений.

Прежде всего, о природе преступлений.

Хэвлок Эллис делит преступления на четыре разряда: политические, по страсти, по невменяемости и по случайности. Он говорит, что политический преступник – жертва попытки более или менее деспотического правительства сохранить собственную власть. Он не обязательно виновен в антиобщественном правонарушении, он просто пытается свергнуть определенный политический порядок, который сам по себе может быть антиобщественным. Эта истина признана во всем мире, за исключением Америки, где до сих пор господствует глупое представление о том, что при демократии нет места политическим преступникам. И все же Джон Браун был политическим преступником, как и чикагские анархисты и любой стачечник. Следовательно, говорит Хэвлок Эллис, политический преступник нашего времени или