в эту страну возможностей, где нужно лишь попытаться добиться финансового успеха. Да, он тоже постарается добиться успеха. Он будет работать усердно и добросовестно. Работа его не пугала, лишь бы только она помогала ему обрести независимость, зрелость, самоуважение.

Итак, полный надежд и энтузиазма, он поселился в Патерсоне, штат Нью-Джерси, и нашел там прибыльную работу за шесть долларов в неделю на одной из ткацких фабрик города. Для Италии шесть долларов в неделю, без сомнения, целое состояние, однако в новой стране их недостаточно, чтобы расправить грудь. Он любил свой маленький дом. Он был хорошим мужем и преданным отцом своей маленькой Бьянке, которую обожал. Он упорно трудился несколько лет. Из своих шести долларов в неделю ему действительно удалось сэкономить сто долларов.

У Бреши был идеал. Благодаря ему в Патерсоне выходила анархистская газета, La Questione Sociale; знаю, идеал для рабочего – это глупо.

Каждую неделю, несмотря на усталость от работы, он помогал газете встать на ноги. Помогал до поздней ночи, а когда маленький первопроходец исчерпал все ресурсы и товарищи Бреши были в отчаянии, он принес радость и надежду, сто долларов, все свои сбережения за многие годы. Это удержало газету на плаву.

На его родине люди голодали. Урожаи были плохие, и крестьяне оказались на грани голодной смерти. Они обратились к своему доброму королю Умберто, он поможет. И он помог. Жены крестьян пошли во дворец короля, молча неся на руках своих истощенных младенцев. Конечно, это тронет его. А потом солдаты открыли огонь и убили этих несчастных дураков.

Бреши, работавший на ткацкой фабрике в Патерсоне, прочитал об ужасной бойне. Перед его мысленным взором предстали беззащитные женщины и невинные младенцы его родины, убитые прямо перед домом доброго короля. Его душа содрогнулась в ужасе. Ночью ему слышались стоны раненых. Некоторые, возможно, были его товарищами, его родственниками. Зачем, зачем эти гнусные убийства?

Небольшое собрание итальянской анархической группы в Патерсоне едва не закончилось дракой. Бреши потребовал назад свои сто долларов. Товарищи просили его, умоляли дать им время. Если они вернут ему деньги, газета погибнет. Бреши не желал ничего слышать и настаивал на возвращении денег.

Как жестоко и глупо невежество. Бреши получил деньги, но потерял репутацию, доверие товарищей. Им больше не по пути с тем, чья жадность превосходила его идеалы.

29 июля 1900 года король Умберто был застрелен в Монце. Жизни доброго короля лишил молодой итальянский ткач из Патерсона Гаэтано Бреши.

Патерсон наводнила полиция, всех, кто был известен как анархисты, преследовали и травили, а поступок Бреши приписывался учению анархизма. Как будто учение анархизма в самой экстремистской форме могло сравниться с силой воздействия тех убитых женщин и младенцев, которые пришли за помощью к королю. Как будто любое сказанное слово, даже самое красноречивое, способно обжечь человеческую душу таким же белым пламенем, как кровь жизни, капля за каплей струящаяся из этих умирающих тел. Обычного человека редко тронешь и словом, и делом, а тем, для кого общественное братство – это величайшая живая сила, не нужны призывы реагировать – как железу на магнит – на преступления и ужасы общества.

Если социальная теория – сильный фактор, побуждающий к актам политического насилия, как объяснить недавние вспышки насилия в Индии, где анархизм едва зародился? Больше чем любая другая старая философия, индуистские учения превозносят пассивное сопротивление, покорность потоку жизни, нирвану как высший духовный идеал. Тем не менее социальные волнения в Индии растут с каждым днем и лишь недавно привели к акту политического насилия – убийству сэра Керзона Уилли индусом Маданом Лалом Дхингрой.

Если такое явление может иметь место в стране, социально и индивидуально пронизанной веками духом пассивности, то можно ли сомневаться в огромном, революционизирующем воздействии на человеческий характер великих социальных пороков? Можно ли сомневаться в логике, справедливости этих слов: «Репрессии, тирания и неизбирательное наказание невинных людей были лозунгами правительства чужеземного владычества в Индии с тех пор, как мы начали коммерческий бойкот английских товаров. Насильственные методы британцев сейчас очень заметны в Индии. Они думают, что силой меча они подавят Индию! Именно это высокомерие привело к появлению бомбистов, и чем больше они будут тиранить беспомощный и безоружный народ, тем больше будет расти терроризм. Мы можем осуждать терроризм как диковинный и чуждый нашей культуре, но он неизбежен до тех пор, пока продолжается эта тирания, ибо виноваты в этом не террористы, а тираны. Это единственная возможность для беспомощных и безоружных людей, доведенных до отчаяния. С их стороны это отнюдь не преступление. Преступление лежит на тиране»[5].

Даже консервативные ученые начинают понимать, что наследственность – не единственный фактор, формирующий человеческий характер. Климат, пища, род занятий, более того, при изучении человеческой психологии необходимо учитывать цвет, свет и звук.

Если это так, то насколько правильнее будет утверждение, что большие социальные злоупотребления будут и должны по-разному влиять на разные умы и темпераменты. И насколько ошибочно стереотипное представление о том, что учения анархизма или некоторые представители этих учений несут ответственность за акты политического насилия.

Анархизм больше любой другой социальной теории ставит человеческую жизнь выше вещей. Все анархисты согласны с Толстым в этой фундаментальной истине: если производство какого-либо товара требует жертвы человеческой жизнью, то общество должно обойтись без этого товара, но оно не может обойтись без этой жизни. Это, однако, никоим образом не указывает на то, что анархизм учит подчинению. Для анархизма это невозможно, поскольку он знает, что все страдания, все несчастья, все беды проистекают из зла подчинения.

Разве не сказал один американский отец-основатель много лет назад, что сопротивление тирании есть послушание Богу? И он даже не был анархистом. Можно было бы сказать, что сопротивление тирании есть высший идеал человека. Пока существует тирания, в какой бы форме она ни была, глубочайшее стремление человека должно сопротивляться ей так же неизбежно, как человек не может не дышать.

По сравнению с массовым насилием капитала и правительства акты политического насилия – капля в море. То, что сопротивляются столь немногие, самое убедительное доказательство того, насколько ужасным должен быть конфликт между их душами и невыносимыми социальными несправедливостями.

Натянутые, словно скрипичная струна, они плачут и стонут о жизни, такие безжалостные, такие жестокие, такие ужасно бесчеловечные. В отчаянный момент струна рвется. Нечуткие уши не слышат ничего, кроме диссонанса. Но те, кто чувствует мучительный крик, понимают его гармонию, они слышат в нем исполнение самого убедительного момента человеческой природы.

Такова психология политического насилия.

Тюрьмы – преступление