Лягушки устроили оргию и только разошлись любовными трелями и руладами, как вдруг, поперхнувшись, замолкли. Вряд ли устыдились, просто цапли вышли на ночную охоту.

Над водой у противоположного берега появился огонёк факела, три раза качнулся условным сигналом и погас. Агнесса спешила к любимому. Послышались осторожные всплески вёсел. Но почему в лодке мелькнуло несколько теней? Или обманчивый свет наводит страх? Луна нарочно пудрит мозги, играет в прятки с тучами.

Глухо раздался удар борта о берег. Заскрипело, стукнуло и стихло.

Затаился. Вдруг в лодке стражники или ревнивый муж нанял злодеев расквитаться с прелюбодеем.

— Это я, — негромко раздался знакомый женский голос. — Анри! Ты где?

— Ты не одна? — окликнул осторожно.

Ответа не было.

— Агнесса!

Вновь тишина, лишь неистово закричала с болот ночная птица. Странно. Где-то в мозгу отчётливо звучал сигнал тревоги. Хрустнула ветка. Он присел, чтобы не маячить в зарослях. Осторожно вжался в землю и медленно пополз назад, пытаясь не баламутить тростник. Сердце колотилось о пятки, требуя вскочить и бежать. Вдруг почувствовал, как чужая сильная нога вдавила спину в землю.

— Заткни рот, раб божий.

Мужской голос был незнакомым, мягким и вкрадчивым. Так зачастую разговаривают безумно вспыльчивые люди, готовые взорваться как затаившийся вулкан.

— Отпусти. Яйца раздавишь.

— Анри, любимый, всё хорошо. Со мной брат Арнольд.

Агнесса обхватила его голову мягкими руками. Сразу запахло свежим хлебом.

Давящая тяжесть исчезла. Он сел. Ни черта не видно. Какой такой брат Арнольд? Не помнил, чтобы у девушки были братья.

Луна, прятавшаяся за облаком, наконец явилась. В её обманчивом свете обнаружился незнакомец в тёмном плаще монаха. Лицо скрывалось в недрах капюшона.

Анри поднялся. Мужчина был рослым, даже выше, чем он сам.

— Готов ли слушать с подобающим смирением?

— Да кто ты такой? Чего вылупился?

Он попытался столкнуть незнакомца с дороги, но наткнулся на крепкое острое плечо. Сильная рука сжала горло. Пальцы умело сдавили кадык. Еще чуть-чуть — и кранты.

— Агнесса, пойди посиди в лодке, — прозвучал приказ. В голосе чувствовалось право власти.

Девушка без возражений шмыгнула в темноту, напоследок успокаивающе коснувшись пальцами плеча.

Убийственные пальцы разжались. Анри тяжело закашлял.

— Если побежишь, клянусь Господом, убью, и даму твою заодно… — Человек говорил беззлобно, но уверенно.

Он приблизился вплотную. Лицо в глубине капюшона светилось ядовитой медузой в тёмной воде.

Негромкий голос завораживал:

— Я инквизитор Святой Церкви. Слушай с трепетом, пока я не взялся за дело всерьёз.

Анри от ужаса мгновенно вспотел, будто кожу полили липкой смолой. Тело не слушалось, точно связанное крепкими верёвками. Показалось, что чувствует едкую гарь. Может быть, он уже привязан к столбу в сердцевине костра?

— Велика сила Господа, — удовлетворенно произнес незнакомец. — Сотрёт он с лица земли всякого колдуна, еретика, чернокнижника, прелюбодея. — Остановился, словно задумался, продолжать перечисление или уже достаточно. Потом резко закончил: — Всякого, одним словом.  — Вновь замолчал и добавил: — Страшишься, раб божий?

Анри попытался что-то сказать, но во рту стоял ком. Получилось лишь судорожно кивнуть.

— Это хорошо, — смилостивился жуткий брат Арнольд. — Страх Божий следует вбивать в голову. Топором.

Инквизитор крепко взял его руку с судорожно сжатой в кулак злополучной куклой. Ладонь сама разжалась.

— Колдун? Ворожбу творишь!  — Инквизитор распалился и вдруг заговорил яростным речитативом: — Тех, которые осквернились, стал жечь огнём, ибо семенем блуда начертали имя его. Серп свой на землю поверг и обрезал гроздья и пожрал неугодных… — Он остановился. Перевёл дыхание и с удовлетворением закончил: — Кто имеет уши, тот их и лишится.

Анри трясло. От страха он не понял ни одного слова. Смысл речи ускользал, будто его и не было, оставляя за собой лишь панику. Сердце билось о частокол рёбер узником, трясущим тюремную решётку. Попытался оправдаться:

— Нет, нет! Это… Сирота я, ага. Вкалываю за жратву у булочника…

Сам понимал, как нелепо звучат слова, но не знал, что делать. Бежать бесполезно — почва предательская. Рытвины, камни, лужи и кочки сидели в ночной засаде и только ждали неосторожную ступню.

В глубине чёрного капюшона явственно проблёскивала заповедь: «И даже не пытайся…». Не стоило лезть на рожон, что бы это ни значило — слишком уж уверенным и сильным выглядел пришелец.

Инквизитор возопил шипящим полушёпотом. При этом он покачивал головой, словно змея перед ошалевшей от страха мышью:

— Весь город погряз в ереси. Сжечь, как траву сорную!!! Все-е-е-е-ех!!!!

Анри сжался, спрятал голову. Слова били так, что казалось, кровь брызгала из ушей мелкой пеной. Намедни видел, как колесовали вора на площади. Голого мужика распяли на колесе и били железными палками, ломая кости. Сукровица выступала сквозь кожу, и тело вдруг стало ярко-бордовым, словно окаянного опустили в краску. 

— Катары, все катары! Равно, что антихристы. Понастроили синагоги сатаны. Отпали от веры христианской.

Почувствовал, что от страха уже не слышит слов, но в этот момент собеседник вдруг остановился.

Схватил за плечи и тряханул, как кот мышь:

— Эй, возвращайся. Рано богу душу отдавать. Слышишь меня?

Слабо кивнул.

Собеседник вдруг заговорил обычным голосом:

— Выбирай, парень, судьбу: либо поутру в костёр, либо Святой Церкви помогать, врагов веры, подлых катаров, ловить. И себя спасешь, смоешь с души злодеяния. Вижу, не пропал ты для Господа, хоть проник в тебя яд дьявольский…

Инквизитор остановился.

Тяжело переступил с ноги на ногу, ещё ближе наклонился и произнёс уже совсем по-дружески:

— Агнесса верно рекла, есть в тебе добродетели скрытые, о которых сам не ведаешь. В конце концов, любой грех можно предать забвению, чем ниже человек пал, тем легче душу его спасти.

Анри плохо понимал, о чём идёт речь. Однако сообразил, что убивать его пока не собираются. Среди слов собеседника услышал знакомое имя. Поэтому сбивчиво пояснил:

— Присох я. Запал на неё.

— На кого? Церковь Святую?

— Нет, Агнессу… Хотя на церковь, конечно, тоже. И на вас, святой отец… — попытался поцеловать руку инквизитора, но ткнулся губами лишь в жесткую ткань.

— Катаров ненавидишь?

— А то! Всем сердцем…. Клянусь. — Он торопливо перекрестился. — А кто они? Во что верят, твари?

Инквизитор задумался. Где-то над болотами завыли полуночные духи. В городе залаяли давно потерявшие иллюзии псы. Наконец собеседник заговорил:

— Думать не смей об их вере, иначе дьявол войдёт в сердце. Они соблазнят своей ересью даже ангелов господних. Уж очень складно умеют говорить, не отличишь от добрых христиан.

— Ага! А можно распознать гадов?

— Конечно. Порок делает их злобными, клеймо Каиново на лицах их, взгляд лжив, шаг мелок, дыхание зловонно.

Нельзя сказать, чтобы дух, исходящий от собеседника, благоухал свежестью. Но, видно, запахи тоже бывают разные, и крепкий дух святого человека воистину торжествен и непобедим.

— Знаю такого каталу… — Анри говорил торопливо, стараясь успеть, пока собеседник вновь не принялся орать страшные речи.

— Катара, — мягко поправил инквизитор.

— Да, да. Допетрил. Муж Агнессы точно из них: чёрные патлы, острый нос, слезящиеся глаза, хромает, тля….

— Молодец, ты умён и понятлив. — Голос инквизитора вдруг стал почти нежен.

Анри почувствовал, что кожу щекочет, будто от ласки. Он не помнил, чтобы в жизни кто-либо его хвалил. Даже волосы на голове приятно зудели.

Брат Арнольд продолжал, понизив голос до доверительного шёпота: