конца переписывает картину прошлого. Психологи считают, что достоверность далёких воспоминаний зачастую менее сорока процентов. А очень далёких? С ними вообще все загадочно непонятно. Отчего родственники зачастую спорят о минувших событиях, выдавая совершенно разные версии происшедшего? Почему пожилые люди рассказывают невероятные истории о своей юности? Неужели все они лжецы?

Мы опутаны узами прошлого, но немалая доля узелков на памяти — фальшивые. Как доказать, что смутные образы принадлежат нам, а не внедрены в мозг из другого, неведомого источника, ведь воспоминания создают личность.

Врачи утверждают, что женщины, ненавидящие мужчин, обычно помнят, как отец насиловал маму, пытался убить. Более чем в половине случаев выясняется, что это лишь кошмарная иллюзия.

Любые свойства нашей души возникли не на пустом месте.

Существует гипотеза, что лживые воспоминания возникают, когда человеку требуется укрепить сложившиеся убеждения. Например, если вас раздражают толстые люди с рыжей шевелюрой, то где-то в мозгу прячется история про плотного рыжего парня, который обижал вас в детстве. И совсем не факт, что это правда.

Впору написать на лбу каждого: «Осторожно, память! Остерегайтесь подделки!».

Барон Анри Вальмонт честно признавал, что первые воспоминания, в подлинности которых он был более-менее уверен, относились к далёким временам, когда работал подмастерьем у булочника в крохотном городке на берегу реки Эро. Сдавленный берегами поток спешил на свидание с морем. Их любовная встреча была в паре километров от этих мест. Там воды томно разливались в болотистую пойму, которую страстно ласкали встречные волны.

Дома из чёрного вулканического камня кучковались вокруг собора первомученика Стефана. Святому досталась убедительно лютая смерть, его забили камнями. Возможно, поэтому собор был мрачен и хмур, а огромная башня грозила каждому своим указующим перстом. Никаких легкомысленных орнаментов не украшало её чёрных стен. Далеко вверху виднелись квадратные зубья, молча вгрызающиеся в небо.

Жилища вокруг такие же простые и суровые. Каждый дом являл собой крохотную крепость с минимальным количеством окон. Здесь жили местная знать и богатые торговцы. Если пройти чуть дальше по залитой нечистотами улочке, за площадь городского рынка, попадёшь в кварталы мастеровых. Там дома норовили тесно прижаться к соседу, словно боялись находиться так далеко от собора. За ними хаотичной россыпью теснились одноэтажные лачуги рыбаков, крытые соломой или деревянной дранкой. Ближе к побережью дома совсем теряли облик жилища и превращались в скособоченные хибары, заросшие тростником и бурьяном. Будто какой-то чародей заколдовал постройки, разрушая их по мере приближения к морю до состояния мусора, который щедро покрывал прибрежную зону. Там гнили кучи водорослей, рыбьи и птичьи скелеты, белые от морской соли куски древесины, спутанные обрывки рыбацких сетей. Первая линия у пляжа, так ценимая в наши дни, в те далекие времена была необитаема. Здесь хозяйничало лишь безжалостное солнце со своим дружком — разбойником ветром. Рыбаки не держали в этих гиблых местах свои судёнышки, предпочитая речные причалы, вдали от непредсказуемой ярости волн.

Набережная у собора была заставлена лодками самых разнообразных размеров. К ним вели деревянные мостки, неумолимо тонущие в лживой поверхности берега. В погожие дни он казался крепким. Но стоило пойти дождю, превращался в хлипкое болото, сопливо текущее грязными ручьями в реку.

Много позже Анри Вальмонт идентифицировал город как Агд, а времена, к которым относились первые воспоминания, уверенно зачислил к началу 13-го века. Автор умывает руки и не берётся комментировать эти исторические изыскания. В конце концов, барону виднее.

Анри утверждал, что уже совсем недавно ездил в этот город, бродил по его средневековым улицам и даже обнаружил ресторан на месте булочной, где он днями напролёт раскатывал тесто под присмотром хозяина, старого Бертрана.

Теперь это была нормандская криперия с сарацинскими галетами из гречишной муки. Весёлая хозяйка показалась похожей на Агнессу, жену Бертрана, юное тело которой он месил почти каждую ночь.

От щемящих воспоминаний что-то внутри разума распахнуло книгу жизни на нужной странице. Там расплывчатым пятном колыхалась полуистлевшая гравюра. Но вот чёткость рисунка увеличилась, появились краски и припомнилось, как давным-давно сидел на пустынном берегу реки почти напротив собора.

Судя по назойливому стремлению комаров к телесному контакту, весна была в разгаре. И всё живое стремилось изведать новых ощущений. Люди влюблялись, животные ревели от страсти, природа одевалась в лучшие наряды. И даже безжизненные соляные болота вокруг напитались дождевой водой и втирали байки длинноногим цаплям, мол, вокруг прелестные озёра.

Со стороны реки доносились всплески. Это голодная рыба хватала неосторожных мошек, которые липли к мутному от ряски зеркалу, любуясь собой.

В те далекие времена люди не знали часов. Подсказкой служил лишь соборный колокол. Вот и сейчас он пробудился, угрюмо отбил «вечерню» и скончался.

Темнело. Солнце пряталось в неведомые пещеры среди слоистых облаков, похожих на прибрежные скалы, сплошь изъеденные голодным морем. В глубинах небесных нор горели закатные костры. Там грелись ангелы, готовясь к ночному дежурству, а может быть, демоны жарили грешников для поздней трапезы.

Ночь осторожно коснулась кожи своими холодными и влажными пальцами. Анри поежился. Близилось время проводить колдовской ритуал. Парень не считал себя злобным, но наличие старика Бертрана очень мешало. Папаше давно пора было откинуться. На небесах, поди, заждались. А доходную булочную, милашку жену и всё такое — оставить тому, кто помоложе. Можно было, конечно, решить вопрос ударом дубины, но перспектива быть повешенным на городской площади ломала план на корню. Оставалось колдовство. Знатоки рекомендовали сделать из навоза куклу, поместить внутрь волосы врага. Затем высушить, проткнуть прутьями можжевельника и сжечь. В течение недели недруг умрет от неведомой болезни. Анри знал, что это ерунда. Бла-бла-бла… По секрету выведал: «В куклу надо добавить землю с могилы убийцы и, главное, капнуть слезу Девы Марии». Всё уже имелось, а флакон со слезой вот-вот должна принести милашка Агнесса. Купила у чернокнижника, которого безуспешно разыскивали стражники, чтобы поместить в костёр. Все знали его лавку, кроме слуг закона. Наверняка сокрыта заклинаниями.

По небу разлили тёмно-красную кровавую лужу, медленно высыхающую и меняющую цвет до чёрного. От небесных пещер потянулись перекрученные щупальца туч. Показалась, что небесная твердь покрылась кровавыми рубцами от побоев.   

Он поёжился, поскольку не понаслышке знал, что такое хороший удар палкой. Больнее других лупил священник. Умело били за воровство каменщики, которые бесконечно ремонтировали недавно построенный собор. По сравнению с ними оплеухи теряющего силы хозяина почти не чувствовались, но были нескончаемой обидой.

Агнесса всеми силами компенсировала грубость мужа. Он не мог описать её красоту. Но мужским инстинктом понимал, что именно такой должна быть женщина — мягкой и нежной, с приятными округлостями и пряным духом.

Анри выбрал безопасное место. Через реку шпионам втихаря не переплыть. Опасными оставались соляные болота за спиной, с отмелями, густо покрытыми изуродованным от ветра тамариском. Там скрывались разбойники, пираты и иные лихие люди, которые сами не жаждали нечаянных встреч.

Колокол на башне мрачно выдохнул, как бык, истомившийся по корове. Небо послушно и окончательно потемнело. Тихо шепталась вода, от неё шёл запах рыбы и мокрого тряпья. В глубине отчаянно булькнуло, в прибрежной ряске послышалась возня. Проснулась речная нечисть… или водяная крыса решила поужинать.

На всякий случай перекрестился, хотя не все потусторонние силы, особенно