– Что?

– Делаем, как говоришь.

Алиса подвигала челюстью, как будто пережевывала его слова. Сглотнула.

– Спасибо, – сухо сказала она.

– Не за что.

Меж листьев снова заиграло солнце, и сейчас оно показалось неуместным, неправильным. Серое небо куда больше подходило всему, что творилось в этой части города, в этом парке, в душе Алисы, в словах Мики.

– Я дала слово отвести тебя, куда скажешь. Ты согласился. Я выполняю.

– Спасибо, – отзеркалил Мика.

– Не за что.

– Ну мы идем или как? – перебил Марко. – Вы давайте уже определитесь, тихо мы и быстро, или медленно и разговоры будем разговаривать.

– Идем, Маки.

Солнечный зайчик запрыгал по асфальтированной дорожке, а потом задрожал и пропал, как будто небо сморгнуло случайно и совершенно неправильно пробившийся кусочек солнца.

Дальше продолжили молча. В парке было непривычно тихо, и дело было даже не в отсутствии людей и собак. Птицы, обещанные цветастыми постерами на входе, притаились и не пели. Если у Алисы и были сомнения в том, что тишина не несет ничего хорошего, то сейчас не осталось. Если уж звери разбегаются, значит, самый страшный зверь поблизости – это человек.

Свернули на дорожку, которая вела к спортивному центру. За ним должны были показаться черно-серые бетонные слои этажей военно-медицинской академии. Когда деревья поредели и стали сменяться преимущественно на кустарник, стало больше неба. Наверху оно было по-прежнему сереньким с редкими рваными клочками голубого, а от горизонта вниз тянулись темные струйки дыма.

Мика охнул.

– Костры, – поспешил сказать Алиса. – Струйки тоненькие совсем, смотри. Это не здание горит.

– Какие костры? – он непонимающе повернулся к ней.

– Не знаю. Выясним. Это не здание, Мика, слышишь?

Мика не ответил, повернулся к Марко и протянул ему руку, в которой сжимал ладонь госпожи Марии.

– Возьми ее, пожалуйста.

А когда тот принял теплую сухую руку, Мика рванул с места.

– Подожди! – крикнула Алиса, а про себя ругнулась.

Там мог быть блокпост. Снайпер. Злая толпа. Красная лампочка опасности замигала внутри черепной коробки, заливая весь мир в тревожный цвет. Алиса рванула следом.

Тренированное тело Мики умело быстро бегать. Алисе на ее возмущающихся коленях пришлось постараться. Догнала его уже почти у спортивного центра. Бросилась вперед, схватила за рукав. Он рванул руку, но Алиса не пустила, потянула не себя.

– Да постой ты!

Пусти!

– Да не держу!

И правда, выпустила. Мика встал. Бросил на нее колючий быстрый взгляд.

– Не держу, – повторила Алиса и подняла руки в воздух ладонями наружу. – С тобой пойду.

Протянула ему руку, но он ее не принял. Развернулся и пошел дальше быстрым шагом, переходя на бег. Алиса бежала следом, запретив себе даже думать об иглах боли в суставах, держа фокус на спине Мики, на взлохмаченном затылке, да еще, краем глаза, на голубых сиденьях на трибунах открытого стадиона. Именно поэтому она первой заметила, что на них сидят люди.

Глава 12

Мика шумно выдохнул.

– Все в порядке!

Впервые за эти несколько дней голос Мики прозвучал как по-настоящему его: мягкий, теплый, с намеком на звонкость в глубине, как колокольчик, бережно завернутый в толстый плотный бархат.

Его выдох подхватил встречный порыв ветра, который мазнул по лицу и зализал назад темную челку. Деревья в парке торжественно качнулись под его напором. Только редкие люди на трибунах сидели неподвижно. Лиц было толком не разглядеть, только обычную городскую одежду на смирных телах. Алиса еще не видела их вблизи, но уже знала. А Мика обернулся к остальным и помахал:

– Все в порядке! Здесь все в порядке!

Снова припустил вперед, на этот раз не бегом, а быстрым скользящим шагом, в который, как и в голос, вернулась элегантная мягкость. Алиса слишком поздно спохватилась. Крикнула уже в спину:

– Стой, не ходи!

Пришлось снова догонять. Его плавный шаг почему-то оказался быстрее ее бега. Алиса хватала воздух руками, как будто пыталась зацепиться за что-то невидимое и оттолкнуться для ускорения. Пока бежала, в ушах билось в такт шагам:

«Не ходи. Не смотри. Пожалуйста. Не смотри».

Поняла, что говорит вслух, когда, наконец, догнала и схватила за рукав. Мика дернулся. Алиса держала. Он снова дернулся. Ее руки были везде и пытались зацепиться хоть за что-то: теплые ладони, предплечья, боковину рубашки и даже совсем бесстыдно – за брючный ремень, отчего Мика вздрогнул и рефлекторно толкнул ее в плечо.

– Перестань!

Толчок вышел сильным. Алиса пошатнулась и поставила одну ногу перед другой, чтобы удержать равновесие. Ступня вывернулась под неудобным углом, и колено стрельнуло тонкой острой болью. Страх толкнулся изнутри в ребра. «Только не сейчас». Алиса выпустила ремень и наклонилась, дрожащими пальцами ощупала сустав, чтобы убедиться, что все в порядке. Мика успел уйти почти до самого бортика стадиона.

В самую первую командировку коллега-ветеран, к которому Алиса прилепилась свеженькой самовольной студенточкой, бросившей учебу на пятом курсе, чтобы делать настоящую журналистику, поучал ее, восторженно распахнувшую глаза и уши, за полуночной водкой, которую Алиса тогда пить не умела, а сейчас не любила:

– На войне тело работает по-другому. У нас, Алисочка, по сути, тела звериные, только в мире разленились, разжирели, как в зоопарке. Клетку открой – не побежим никуда от надежного забора да гарантированной кормежки. А такие, как мы с тобой, в клетке не усидят. Вот тебе в своем МГУ, что, легко сидеть было? Во-от. Потому что ты такая же, как все мы тут. Тебе в вольере не усидится, ты в лес хочешь, да поглубже, потемнее, в чащу позубастее. Зовет она нас. И когда сбегаем, превращаемся обратно в то, чем природа задумала. В зверей. Ты быстро научишься. Будешь знать все, что нужно знать. Когда в сторону отскочить, чтобы пулю пронесло. Когда рвануть, чтобы осколком не задело. Носом будешь знать, кожей, ушами, печенкой. А вот это все, что других волнует – что в зачетке поставят да куда с будущими коллегами на суши по акции – это для ожиревших и отупевших в клетке. Такие первыми погибают. Ты не такая. Ты звереныш. В зверя вырастешь. Всех переживешь.

И развязно лапал ее по тогда еще здоровым молодым коленям.

Оказался кругом прав. И в том, что всех переживет – его пережила и выпила стопку на кладбище после того, как в землю опустили закрытый гроб. И в том, что тело у нее заточено под войну. Тело само чуяло катастрофу ровно за столько секунд, сколько нужно, чтобы выжить и рассказать, как не смогли другие.

Мирная солнечная клетка белградской студии-гарсоньеры разбаловала