Но при виде Парамонова Анна Антоновна просто таяла. Сейчас он был временно свободен, а значит, по ее системе моральных ценностей с ним можно кокетничать.

— Ирина Павловна, добрый день! — поздоровалась она со мной. — Уже прошла почти половина суток, а мы встречаемся в первый раз.

— Тут такая погода, что непонятно, то ли день, то ли ночь, то ли еще сегодня, то ли уже завтра наступило.

— То ли кушать, то ли спать, — продолжил Парамонов.

— Игорь Петрович, идите-ка отдохните, — предложила я.

— Хорошо, только бы диванчик найти под мои габариты, — продолжил хохмить коллега.

— Можно просто посидеть и попрактиковать «йогу сна». Попробуйте проскользнуть между сознательным и бессознательным и побыть в состоянии отсутствия мыслей и желаний. Говорят, помогает быстро набрать кучу джоулей энергии, — предложила я.

— Анна Антоновна, — Парамонов решил переключиться с меня на другой объект, — а у вас есть рецепт быстрого отдыха?

— Есть. Я люблю петь. Это меня расслабляет, — с улыбкой ответила она.

— Да у нас тут филиал погорелого театра. Одна декламирует стихи, вторая поет, — загоготал Игорь Петрович. — А готовить из вас кто-нибудь умеет?

— Конечно. Я очень люблю это делать, — улыбаясь, сказала Копылова.

— Это хорошо! Только вот мне есть много нельзя, — вдруг нахамил ей Парамонов. — Так что этот факт в женской биографии для меня скорее минус. Я голосую только за интеллектуальную пищу.

Анна Антоновна вдруг как-то ссутулилась.

— Игорь Петрович, — встряла я. — Вам нужна жена из МЧС, чтобы варить кашу из пожарного топора для похудения. А заодно она поработает над вашей физической подготовкой.

Копылову передернуло от слова жена.

— Анна Антоновна, — обратилась я к ней. — Вы сегодня великолепно выглядите! Такая чудесная прическа и волшебный макияж.

— Выгляжу хорошо, работаю плохо, — жестко ответила она.

— Почему вы так считаете? — я попыталась смягчить ситуацию, понимая, что она обиделась на слова Парамонова.

— Нет огня внутри.

— Так, может быть, стоит влюбиться? — влез Игорь Петрович.

— Я так давно не встречаюсь с мужчинами, что уже просто боюсь их.

— Ничего, страсть сильнее страха, — наглел Парамонов, зная, что нравится Копыловой.

— Рядом со мной ничего не растет, даже цветы в горшках гибнут, — измученно продолжила женщина.

— Может, там паразиты в земле. Нужно потравить, — дал совет Игорь Петрович.

— У меня дома и паразиты не живут, — высказалась Анна Антоновна, развернулась и ушла в сестринскую.

Я разозлилась на Парамонова: «Паразит — это ты!»

Я просыпаюсь,

Небо давит серой скукой.

Горит, сорвавшись, одинокая звезда.

Ночь растворяется

В тумане близоруком,

Прощаясь с каплями холодного дождя.

Смотрю уныло

Сквозь квадрат окна сырого.

Рисую солнце черной краской по стеклу.

Хочу немного

Счастья тихого, земного.

Прошу любви, судьбу безумно тороплю.

Молчат часы,

Играет время на волынке.

В ладони греется небесная вода.

Я выхожу.

Судьбы неясная картинка

И тень дороги, уводящей в никуда.

В этот момент снова зазвонил телефон. Алексей Семенович.

— Что случилось?

— Потуги, сердце страдает. Нужно, чтобы вы очень быстро пришли.

— Бегу! Где голова?

— Низко.

— Готовь вакуум, зови детскую реанимацию.

Я снова бросилась вверх по ступенькам.

Прибежала в родильный зал.

Женщина лежала в кресле, акушерка Оксана включала вакуум-экстрактор, Леша датчиком пытался уловить редкие удары сердца плода.

Я помыла руки, надела перчатки, перепроверила положение головки ребенка, надела хирургический халат и взялась за чашечку аппарата.

— Оленька, — обратилась я к роженице, предварительно уточнив ее имя, — кого вы рожаете?

— Мальчика.

— Прекрасно, а как назовете, уже решили?

— Егор.

— Замечательно. Так вот, у вашего Егора замедлилось сердцебиение. Вы это слышите сами. Нужно срочно его рожать. Я предлагаю применить специальное устройство. Оно безопасное и никак не навредит вашему сыну. Мне нужно от вас согласие.

— Конечно, спасайте моего малыша!

— Еще нужно сделать вам небольшой надрез.

— Так не стойте, режьте быстрее! — почти прокричала женщина.

Дальше все прошло тривиально: прижатие чашечки к головке плода, создание отрицательного давления, три потягивания в соответствии с естественным механизмом родов.

Появившийся на свет прекрасный мальчик заплакал сразу. Работа была выполнена на высший балл по шкале Вирджинии Апгар.

— Что же, малыш, тебя так беспокоило? Даже обвития нет, — размышляя, сказала я.

— Смотрите, истинный узел, — взволнованно произнесла Оксана.

— Главная помеха нашему спокойствию найдена, — Алексей Семенович стал рассматривать пуповину.

Ребенок чувствовал себя прекрасно, его уложили на живот к маме.

— Мой маленький сынок, здравствуй! Мы так долго тебя с папой ждали. Мы тебя так любим! — Ольга поцеловала мальчика и повернулась к нам. — Спасибо вам огромное! Вы не представляете, что я сейчас чувствую, нет слов описать это, как будто моя душа соединяется с небом. Дай Бог вам всем здоровья и счастья!

Я в такие моменты испытываю не меньшую радость, чем женщины. Акушеры относятся к касте полностью реализованных людей. Не нужно больше никаких свершений, достаточно успешно проведенных родов, дабы сказать этому миру, что ты состоялся и не зря прожил свою жизнь.

«Только не останавливайся! Я хочу родиться!» — крикнул Павел акушеру, и мальчика снова потянуло к жизни восьмью вакуумными атмосферами.

Очередной звонок. Игорь Петрович.

— Ирина Павловна. Спускайтесь в приемный. Пришла беременная, со вчерашнего дня не слышит шевеления плода.

— Как вы ее обследовали?

— КТГ сделал, УЗИ, сердца нет. Отслойки, кстати, тоже нет.

— Сколько ей лет?

— Двадцать семь.

— Беременность первая?

— Да.

— Кошмар. Иду. Леша, ты здесь без меня справишься? — обратилась я к Алексею Семеновичу.

— Конечно, не в первый раз.

— Помнишь, наши лучшие друзья — это профилактика кровотечения и?…

— Хороший наркоз. Зову Любимцева.

— Молодец.

Я отправилась в приемное отделение.

Сегодняшнее утро по драматичности переживаний полностью копировало страдание ближайшего мира за окном.

Сначала неоднозначная беседа в ординаторской, затем сеанс одиночества от Парамонова, тяжелый разговор со Щербаковой, заплаканная девушка в отделении патологии беременности, теперь беременная с мертвым плодом. Сплошная человеческая боль. Как справиться с физической, я знаю четко: поставил укол — и все, а вот что делать с душевной? Что я должна и могу сказать матери, которая потеряла ребенка, если сама ничего подобного не испытывала? Действовать нужно только с позиции доброты и сочувствия, я так это себе представляю.

Кстати, фразу «Я вас понимаю» перестала применять после диалога с женщиной-психологом, у которой произошел выкидыш на большом сроке беременности. Имея цель успокоить человека, в ответ я получила сплошной крик: «Вы меня понимаете? Не смешите! Что вы знаете про потери? Наверное, радуетесь, что это не у вас случилось.