в путь. Погода благоволила нашему путешествию. Сливающиеся в тропу блики солнца отражались от простирающегося до горизонта снежного поля. Верхушки сосен сияли на свету. Снегоступы скользили с удивительной лёгкостью - лишь полосы, тянущиеся позади, оставались напоминанием о том, что мы движемся, а не стоим на месте. Когда мы достигли опушки, пошёл снег. Он падал не спеша, не торопясь ложился наземь. Солнце затянуло оловянной пеленой, а голые стволы елей дрожали от холода. Смена погоды нисколько меня не испугала. Пробираясь сквозь заросли кустов и утопая в сугробах, мы двигались по прямолинейному маршруту, иногда даже обгоняя духа. С потревоженных ветвей ссыпались охапки снега. Пару раз рядом, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки, проскакал заяц.

Спустя несколько часов мы добрались до глубокого обрыва. Каменистые берега скалили отточенные водами клыки, а меж ними вилась узенькая речушка. Фантом просто-напросто перелетел на ту сторону, после чего развернулся к нам и замер. Я присел на корточки, чтобы перевести дух:

- Фух... Недурно... Нам такое вряд ли получится провернуть.

- Такое - да, а вот перебраться - вполне возможно.

Только осмотревшись я догадался, что Юля имела ввиду. Поваленная сосна, виднеющаяся неподалёку, великолепно бы сыграла роль моста. Достав из рюкзака нож, я воткнул его в ствол и начал осторожно передвигаться вперёд, хватаясь за сучья. Подо мной угрожающе бурлила вода. Я старался не смотреть вниз: сталкиваться с подобными ситуациями мне прежде не доводилось. Только сейчас я понял, что со стороны этот сосновый ствол выглядел гораздо надёжнее, нежели отсюда. Юля поступила как и я: вооружившись походным кортиком, она поползла следом. Тягучий скрип вынудил нас замереть в самом разгаре переправы - в эту же секунду дерево издало стон и просело. Левая рука от неожиданности соскользнула, но правая сработала на ура - пальцы впились в трухлявую ветку. Сердце тут же заколотило барабанный марш. Сзади послышалось кряхтение:

- Родиоша, помоги-и-и...

Я обернулся: Юля почти сползла со ствола. Если бы не прикупленный в Покровске нож, она бы уже летела в пропасть. Рюкзак тянул её вниз, прямо на гранёные валуны. Я попытался развернуться, но лямки ранца и спальный мешок не позволяли этого сделать. Колебания покинули меня, не прошло и секунды: избавившись от вещей с помощью ножа, жёсткими, негнущимися пальцами я схватил Юлю за руку и потянул её вверх. Сам начал соскальзывать. Пару раз хлестанув ножом, я проделал то же и с её грузом - ещё даже не распакованные вещи канули на дно пропасти. Как только Юле удалось оседлать сосну, мы перебрались на другую сторону. За всё это время даже словом не обмолвились, лишь сбивчиво дышали и шмыгали носами. Фантом дождался нас, а затем двинулся дальше. Мы, должно быть, шли за ним очень быстро, так как у меня возникало чувство, будто мои ноги налились свинцом, а мышцы онемели. Без лыж шагать оказалось в разы тяжелее, но мысль о том, удастся ли нам пережить ночь без еды и вещей, пугала ещё сильнее.

Где-то над головой ухнула сова. Морозный ветер завывал, как волк. Уже успевший затвердеть снег резал по ногам острой коркой. Мы брели по мрачному лесу, и я чувствовал, что силы на исходе. С каждым шагом окоченевшие суставы стонали всё больше. Юлия шагала позади. Уже дважды я помогал ей встать после того, как она, уставшая, голодная и обессиленная, падала в сугроб. Когда это случилось в третий раз, я даже не смог согнуться к ней: стужа прошивала меня насквозь. Веки слипались. Когда же наш проводник исчез в деревьях, я понял - всё, итог. Какой был смысл во всём этом? Уснуть навечно в недрах тайги - неужели наш путь должен был закончиться именно так? Я упал рядом с ней, пытаясь не кануть в ледяную дремоту. Глупо. В тот момент я потерял веру в мир. Вся та уверенность, что наполняла меня доселе, испарилась. В конце концов, я умер давно. Я сказал Всевышнему «спасибо» за предоставленную мне фору и провалился в гипнагогию бессознательного, так и не услышав в ответ «не за что».

Когда я пришёл в себя, моё измотанное тело было погружено в горячую воду. Перед глазами стояли облака пара, а в ушах звенела чудесная музыка поющих чаш; она то и дело прерывалась, и тогда в ход шло затяжное пение, напоминающее хоровые молитвы тибетских монахов. Тесная, но с очень высоким потолком, парильня была полностью обделана досками, на которых ровными рядами темнели сотни незнакомых мне иероглифов. Нет, я не знал корейский, хинди или японский, но выглядели они точно не как те. О сомнениях в тот момент не могло быть и речи: храм принял меня.

Я находился там, где должен находиться.

- Рад видеть тебя, брат, - послышалось за спиной.

Позвоночник ещё сводило от холода, но я нашёл в себе силы, чтобы оглянуться: за мною сидел монах в бордовой робе. Он благоговейно стянул с головы капюшон и поклонился. Его молодое гладко выбритое лицо излучало радушие.

- На тебя пал выбор Квазара, Родион. Для него было великой честью сопровождать тебя в наш дом. Моё имя Тхонми. Я - настоятель этого монастыря. Вы с Юлией прошли долгий путь, чтобы оказаться среди нас. Теперь вы станете частью нашей семьи.

Я молча кивнул, а от сердца будто отлегло: её спасли, как и меня.

- Ты заслужил отдых. Церемония посвящения начнётся в полдень. Мы ждём вас.

Собрав все силы, я смог выдавить из себя лишь еле слышное:

- Спасибо вам.

Монах встал и, сложив руки на груди, покинул меня. Когда подол его одеяния скрылся за дверью, я улыбнулся. Видение так и не появилось, но я чувствовал: оно где-то рядом. И на этот раз его видят не только два запутавшихся в себе человечка. Подобных нам здесь много. И нас здесь полностью понимают.

* * *

Упоминание Родионом явившихся к бабке боевиков с крестами подействовало на Давида, как катализатор: тот украдкой посмотрел на Кимико. Японка сохраняла молчание, но он успел заметить, как вздрогнули её губы, а шрамик будто налился кровью. Мариус задумчиво почесал за ухом:

- Как-то