Американский дорожный пейзаж неоднократно вызывал сравнения со знаменитыми полотнами Старого Света. Картины американской провинции глазами российского эмигранта или, скорее, образованного европейца, – виртуозный почерк Владимира Набокова, вновь напомнивший о перекличке русских цитат: «За обработанной равниной, за игрушечными кровлями медлила поволока никому ненужной красоты там, где садилось солнце в платиновом мареве, и теплый оттенок, напоминавший очищенный персик, расходился по верхнему краю плоского сизого облака, сливающегося с далекой романтической дымкой. Иногда рисовалась на горизонте череда широко расставленных деревьев, или знойный безветренный полдень мрел над засаженной клевером пустыней, и облака Клода Лоррэна были вписаны в отдаленнейшую, туманнейшую лазурь, причем одна только их кучевая часть ясно вылеплялась на неопределенном и как бы обморочном фоне. А не то нависал вдали суровый небосвод кисти Эль Греко, чреватый чернильными ливнями, и виднелся мельком фермер с затылком мумии, а за ним тянулись полоски ртутью блестевшей воды между полосками резко-зеленой кукурузы, и все это сочетание раскрывалось веером – где-то в Канзасе».

Эндрю Уайет «Мир Кристины» (фрагмент), 1948

С чего начинается молодость

Много чернил изведено для описания «оторванности» американской нации от культурных корней матушки-Европы. В 1905 году Василий Розанов сказал: «Увы, ни романтизм, ни классицизм не перебросились через Атлантический океан. Когда Жуковский писал “Сельское кладбище” – американцы торговали; когда Байрон пел Чайльд-Гарольда – американцы опять же торговали. Пришел Гюго с “Hernani” – и все же американцы только торговали. Канта сменил Шеллинг, Шеллинга – Гегель, у англичан выросла и умерла величайшая из идеалистических философий, так называемая “Шотландская философия”: и все это время американцы только открывали банкирские конторы».

Французский премьер-министр Жорж Клемансо съязвил отменно: «Америка – страна, перешедшая от варварства к цивилизации, минуя стадию культуры». Но как ретроспективно схожи подобные эстетические оценки с впечатлениями многих иноземцев о России – обе страны объединили даже негативные коннотации, идущие из рафинированных старосветских столиц.

По схожему поводу выходец из лесной американской глубинки Джеймс Фенимор Купер несколько запальчиво написал еще в 1842 году: «Европа богата воспоминаниями, Америка чревата надеждой».

При относительной молодости страны в крови янки неодолимая тяга к собственной старине. Как отметили Ильф и Петров, «древностей у американцев очень мало; они увлечены ими, тщательно их охраняют и не смотрят на туристов, интересующихся древностями, как на доходную статью».

Действительно, в любом американском провинциальном городке – как здесь говорят, in the middle of nowhere (в середине ничего), – имеется «исторический» дом или даже квартал, на худой конец – магазинчик с местным антиквариатом. Такие «лавки древностей», как и более демократичные блошиные рынки в базарные дни, – услада патриота-автохтона. Джон Стейнбек писал: «В наших тринадцати колониях не насчитывалось в те времена (в XVIII веке – Л. С.) даже четырех миллионов человек, и, судя по всему, каждый из них лихорадочно мастерил столы, стулья, изготавливал фарфоровую и стеклянную посуду, формочки для литья свеч, всякие железные и медные штуковины самых причудливых очертаний – и все это впрок, на потребу туристам нашего века!»

Существует парадоксальная схожесть: литературная история Северной Америки, как и история словесности на Руси, открывается норманнскими сказаниями. Дела давно минувших дней: плавания Лейфа Эрикссона к северо-восточным берегам Америки (стране Винланд) и первые попытки колонизации материка, дошедшие до нас скандинавские саги и вековые споры ученых-медиевистов. Лейф и его викинги были в дружине норвежского короля Олафа I, который ранее жил в Новгороде и Киеве и, по легенде, склонил князя Владимира Святославича к крещению Руси. Мир всегда был тесен: Америка и древняя Русь связаны всего через два рукопожатия.

Во времена, когда викинги основывали поселения в Европе – от Дублина до Старой Ладоги – на территории будущих США существовал крупный город, достигший расцвета в XI веке. Это подтверждают знаменитые курганы Кахокии, недалеко от современного Сент-Луиса. Древнеиндейская Cahokia по разрядам нынешних Соединенных Штатов звалась бы не «таун», но «сити»: на территории в 1,6 тыс. га разместилось более ста таинственных ритуальных холмов. По площади Кахокия была больше средневекового Лондона, по возрасту старше Москвы.

Главный из курганов бывшего поселения («Монашеский») достигает в высоту почти 30 метров. Это немного по сравнению с египетскими пирамидами, но в основании он превышает площадь величайшей из них – гробницы Хеопса в Гизе. Колоссальный американский зиккурат, который даже не был храмом, но лишь его подножием, как бы соперничал с природой, которую аборигены считали одухотворенной. В этом дуализме – поклонению и вызову сущему – человек утверждал свою независимость в этом непознанном мире. Современные американцы в штатах Висконсин, Иллинойс и Огайо живут среди многочисленных земляных маундов, но только с воздуха можно увидеть, что курганы создают прихотливые формы распластанных на земле орлов, змей, лис, медведей и даже людей.

Весь мир знает, что представляют собой египетские мумии, но мало кто слыхал о том, что в США найдены сотни таких же мумий. В штате Кентукки есть даже «Долина мумий» со свидетельствами более чем тысячелетней доколумбовой истории, включая знаменитую Мамонтовую пещеру, самую длинную в мире. Поэтому посещения древних американских мест придают ощущение сильного приключения, того «дыхания вечности», которое ощутил археолог Говард Картер, впервые взглянув на Тутанхамона.

Капитан Джон Смит, зачинатель англоязычной американской литературы, в молодости был «солдатом удачи», попал в плен к туркам, бежав из которого побывал в Московии времен Бориса Годунова, а в 1607 году основал первое постоянное британское поселение за океаном. Америка начиналась приключенческой литературой. Последний «странствующий рыцарь» Европы, Джон Смит красочно описывал колонию поселенцев в Вирджинии, свои начальные исследовательские предприятия, схватки с аборигенами и трогательную привязанность юной индейской принцессы Покахонтас. Еще не было на карте этой грандиозной страны, когда возникли ее первые литературные памятники.

«Сюда устремляются те, кому наскучил исторический чулан Европы», – писал Гегель в 1823 году. Американский Юг и Запад все еще кажутся многим волшебным краем, хотя Франсиско Коронадо, а за ним и все прочие «джентльмены удачи» не отыскали здесь страну Эльдорадо.

В 1848 году в результате войны с южным соседом Соединенные Штаты обзавелись губернским городом Санта-Фе, который старше самих США на сто шестьдесят семь лет. Похожий случай имел место в истории Российской империи. Санкт-Петербург, который моложе не только европейских, но и некоторых американских городов, в 1868 году завоевал тысячелетний Самарканд.

Ильф и Петров не углублялись в американскую историю и выразились лапидарно: «Санта-Фе – столица штата Нью-Мексико, самого молодого штата Соединенных Штатов. Столица самого молодого штата – один из самых старых американских городов».

Сегодня к словам писателей требуются пояснения. Нью-Мексико – не самый молодой штат, так как Аризона вступила в Союз месяцем позже,