— Что такое снова? — повернулась Мита. — Немедленно отпусти мышь! Ты что? Ты же наелся. Полную чашку овсянки умяли.

Удав нехотя поставил мышь на дно аквариума и начал утирать слезы.

— Что ты плачешь? Ты сытый, чистый. Ложись спать.

Удав покрутил головой.

— Почему не хочешь? Смотри, все хотят.

Действительно, мыши устраивались на ночлег, выставив, впрочем двух часовых. Старшая мышь качала на руках малыша, опасливо поглядывая на удава. Тот ткнул в нее хвостом и протяжно всхлипнул.

— Ты что, хочешь, чтобы она тебя укачивала? Ты поэтому ее схватил?

Вася горько вздохнул и снова утер слезы.

— Она слишком маленькая. Или ты уже слишком большой. Не взрослый, но тяжелый. Понимаешь?

Удав задумался и ткнул хвостом в Миту.

— Я? Качать удава? — удивилась зайка, — Впрочем, если так принято… Ладно. Иди сюда.

Она взяла Васю на руки и стала бродить по комнате, слегка потряхивая его и шепча таблицу умножения.

— Ты извини, — пояснила она, — колыбельных я не знаю, а это ближе всего тебе по возрасту.

Вася начал зевать. Мита и сама уже клевала носом. И тут снаружи раздался то ли стон, то ли вой. Кто-то большой завозился на полу, поднимаясь, а потом затопал к выходу. Мита бросилась к шкафу с пузырьками. Она набрала хлороформ в новый шприц и встала около двери. В коридоре снова послышались шаги. На этот раз зверей было несколько. Мита устроила Васю в аквариуме и подкралась к замочной скважине. Как раз вовремя! Те, другие уже наложили свои огромные лапы на ручку двери и она стала поворачиваться. Зайка со всей силы вогнала иглу в замочную скважину, и тут… игла уперлась во что-то твердое, лязгнула и отломалась. Хлороформ потек Мите на лапы. Сознание ее помутилось. Глаза закрылись.

— Ну, вот, кролик, ты и пришел в себя.

Дядя Вова сидел около диванчика и держал Миту за лапку.

— Дядя Вова, это не кролик, сколько раз говорить. Это заяц — Lepus timidus, — донесся голос слева.

Мита с трудом повернула голову и увидела высокого сутулого молодого человека в белом халате, склонившегося над аквариумом. Всклокоченные рыжие волосы что-то сильно напоминали растерянной пострадавшей.

— Я ж, Андрей Артемович, разве спорю. Вам, биологам, виднее. Кролик это или еще кто. А только натворил этот Lepus что-то несусветное.

— Да, уж, — повернулся к Мите студент, — Скажи мне, зачем ты хлороформом меня травила?

— Я не вас, я орангутанга. Он пытался проникнуть в лабораторию, а тут дети, мыши — зайка повела лапкой на аквариум

— Орангутанга? — засмеялся тот, — Это кто ж такое придумал? Я ключ забыл, а сегодня должен был питон родится. Вот я и лез на кафедру, а тут раз и в отключке.

— Простите, я ж не знала, — прижала лапы к груди Мита. — Я вообще с Химического. Тоже забыла ключи, а меня сторож схватил и сюда. Еще говорит, смотри аккуратно, тут орангутанг.

— Вот, нормально, — хлопнул ладонями о колени дядя Вова, — Это что ж сторож виноват?

— Нет, нет, что вы, — одновременно воскликнули будущие ученые.

— Ладно, похоже, все нормально обернулось, все живы, все цело, — смягчился сторож. — Только, что ж вы, головы научные, такую простую вещь как ключи уследить не можете? Учитесь, учитесь…

Он поднялся, еще раз оглядел лабораторию и затопал на выход.

— Вот, оставляю вам свой, — он отцепил от связки ключик и повесил его у двери на крючок.

— Пойдемте и мы, коллега, пройдемся, — помог подняться Мите Андрей Артемович, — выпьем настоящего кофейку в столовой. А то меня, лично, от хлороформа до сих пор мутит.

Они вышли, захлопнули дверь, немного прошли по коридору.

— Ой, я, кажется, забыл в лаборатории сумку с деньгами, — остановился Андрей Артемович.

Они вернулись к запертой двери. Ключа у них не было. Он спокойно висел на крючке внутри…..

Как лосиха Виолетта была лектором

Осенью, когда на улице дождь, ветер и холод, впереди долгая зима и лето, кажется таким далеким, что в него с трудом верится, люди грустят и думают о вечном. Наверное, именно поэтому именно осенью вновь открываются в Москве театры, выходят на экраны новые фильмы, обновляют свои экспозиции музеи и возвращаются к активной работе лектории. Жители тянутся к прекрасному, и прекрасное идет им навстречу под руководством опытных работников сферы искусства и народного образования. В это триумфальное шествие была вовлечена и Виолетта. Ее заслуги на ниве живописи были признаны не только в окрестностях Подушкинского лесопарка, но так же на уровне нашего районного центра, где как раз задумали открыть выставку, посвященную крупнейшим российским художникам конца 19 начала 20 веков. В конце сентября ей пришло приглашение на собеседование в отдел культуры областной Думы, и уже в октябре Виолетта, задыхаясь от восторга, рассказывала Фросе, Лялику и вообще всем, кто был поблизости, о Василии Васильевиче Кандинском, и о том, как она организует небольшую выставку его работ. В выделенном для этого зале Виолетта планировала не только разместить фотокопии главных полотен художника, но так же выдержки из его писем друзьям, его биографию, комментарии искусствоведов и несколько холстов его последователей (в том числе и свою картину «Лунная соната»). Кроме того, о творчестве художника нужно было рассказать посетителям выставки — провести три лекции по три часа.

Виолетта писала и переписывала конспекты, листала справочники, альбомы по искусству, и статьи ведущих искусствоведов.

— Никак не получается уложиться в эти жалкие девять часов, — жаловалась она за утренним чаем Лялику. — Он шире, масштабнее этих рамок. Мне кажется, что я совершаю преступление против Василия Васильевича, вычеркивая какие-то сведения, отвергая часть его полотен. Понимаешь, в жизни художника все не случайно. Каждое событие — это ключ к дальнейшему творчеству.

— Ну, не переживай так, Вилочка, — успокаивал ее друг, — конечно, невозможно охватить все. Это как если бы меня попросили рассказать о Пушкине за два часа, — Лялик засмеялся и тут же подавился чаем.

— Ну вот, чуть не стал инвалидом! — наконец откашлялся он, — Возвращаясь к нашей теме, мне кажется, что у лекций несколько другая цель. Ты должна не рассказать о Кандинском, а скорее дать толчок для его самостоятельного изучения. Постижения его философии, его стиля.

— Ты прав, Ляличек, — соглашалась лосиха, — Как хорошо ты это сформулировал. Только настоящий поэт смог бы так точно уловить и выразить суть.

И Виолетта уходила пересматривать и править свои записи, а Лялик остался допивать чай, и убирать посуду.

Шло время, вернисаж приближался. Последнюю ночь перед открытием Виолетта провела в своем зале, развешивая, протирая, украшая, подписывая экспонаты. А