— Была бы охота морочиться. Тут дел на десять минут, — ответил я с уверенностью отца, который не всегда мог рассчитывать, что купит все в ближайшем порту, поэтому вынужденно развивал смекалку.

— Что нужно?, — лаконично спросил Федор, не глядя на хозяина, у которого снова взлетели брови.

— Тонкая проволока потверже, сталистая лучше. Или штуки три иголок или булавок. Пассатижи и надфиль, — я отвечал уверенно, будто всю жизнь только и делал, что чинил кукол. Хотя и было-то раза три всего.

— Надфиль?, — эрудит и умница с сомнением обвел глазами сверхсовременную операционную.

— Шкурка-нулевка подойдёт. Или пилочка для ногтей. Ну, такая, шершавая, — как смог пояснил я.

Федор кивнул, опять надел встревоженно-напряженное лицо и вышел за дверь. Пока он ее не закрыл, мы со Второвым услышали детский писк: «Что там, что там?» и скорбный голос помощника: «Делают все возможное. Сложнейший случай!». Три взрослых мужика валяли дурака и получали от этого искреннее удовольствие.

Нашлось все необходимое. Я отрезал пассатижами четыре одинаковых кусочка проволоки, нагрел на зажигалке поочередно и вплавил до половины в руку. Потом раскалил оставшиеся свободными хвосты, чуть подержал над огнем культю куклиного плеча — и соединил детали. Вышло прилично. На дебютной операции конечность стала короче едва ли не на треть, а тут — на пару миллиметров от силы. Нагретой проволокой разгладил место спайки. Прошелся пилочкой. Блеск! Ну, то есть видно, конечно, что не новая, ну а как вы хотели? Случай-то сложнейший!

— Не думал этим профессионально заняться?, — спросил Федор, пока я сочинял кукле «гипс» из пластыря.

— Рынок узкий. Маша вряд ли так часто ломает кукол, чтоб я мог с того нормально семью кормить.

И три взрослых мужика одновременно рассмеялись.

Куклу пристроили на подставку для огнетушителя, стоявшего в углу — на ней были колесики — и укрыли одеяльцем из салфетки. Мне показалось, что от такой заботы она даже изменилась в лице, отлитом из пластика и разукрашенном. Шутка ли — Михаил Иванович Второв лично, согнувшись в три погибели, выкатил ее из операционной, дверь в которую придерживал его верный Федор, выглядевший торжественно и гордо, как при поднятии полкового знамени. Позади всех шел я, имея вид утомленного хирурга. Для полноты картины мне не хватало заляпанного красными брызгами и пятнами халата и зажатой в корнцанге беломорины.

Мощный старик сорвал банк из детских эмоций и прямо-таки утопал в них, расцветая. Не выходя из профессорского образа, он авторитетно пояснил, что кукле положен строжайший постельный режим и полный покой. Гипс снимать через две недели и ни днем ранее. До тех пор — прогулки на воздухе и солнечные ванны в полной тишине. Девочкам будто беззвучный режим включили — они закрыли рты и только кивали, забавно покачивая косичками вокруг изумленно-серьезных лиц. Я, с не менее серьезным лицом, тоже кивал в такт рекомендациям профессора. Когда пятилетние санитарки с величайшей осторожностью под конвоем мам в четыре руки унесли болезную на палубу, Второв выдохнул, улыбнулся и дружески хлопнул меня по плечу. Ну а что? Это вам не политтехнологии какие-нибудь, тут понимать надо. В глазах родной дочери так авторитет поднять — талант нужен. А у нас их было целых два: у него — схватывать на лету, а у меня — вызванная перманентным безденежьем хитрость на выдумки.

Отпраздновать чудесное спасение и благополучный исход беспрецедентной операции решили вместе с торжествами в честь найденного клада Андрея Старицкого — званым ужином. А пока до него еще было долго, Второв пригласил меня в ту же каюту, где вчера показывал слайды и угощал потрясающей квашеной капустой. Я последовал за ним, не выпуская из рук своей торбы с ковчежцем внутри. Думаете, я ее на палубе бросил или отдал кому, отправившись оперировать? «Не, дурных няма!», как говаривала моя покойная бабушка, царствие ей небесное.

Мы сидели за столом, откуда в прошлый раз вылезла интерактивно-голографическая панель, и угощались вкуснейшими и свежайшими пирожными, Михаил Иванович под кофеек, а я — под потрясающий черный чай с бергамотом. Не удержался, даже спросил у Федора, как марка называется, чтоб домой такой прикупить. Моих познаний хватило, чтобы понять, что дело тут не просто в секрете героя старого анекдота, которого перед смертью пытали, как это он умудряется заваривать самый лучший чай? Федор кивнул. Значит, выяснит и расскажет. В нем сомнений априори быть не могло — не тот человек.

— Знаешь, что было в пяти сундуках, что с Сашей улетели?, — вдруг спросил Второв ни с того ни с сего. Я чуть эклером не подавился от неожиданности.

— Нет, Михаил Иванович. Ключник только место показал, про содержимое речи не было, — справившись с вредным пирожным, ответил я.

— Часть приданого Зои Палеолог, помнишь такую?, — он испытующие поглядел на меня поверх чашки с кофе.

— Конечно, помню. Софья Палеолог, бабушка Ивана Грозного, из рода византийских императоров. Мать Андрея Старицкого, чьи сокровища мы сегодня нашли, и жена Ивана Третьего. Я где-то читал, что он за нее с тогдашним Папой Римским то ли три, то ли пять лет торговался. Хорошо тогда жили, неторопливо, — рассказал я краткую справку, выданную из закромов памяти с пометкой «это навскидку».

— Не за нее он торговался, Дима, — проговорил Михаил Иванович, осторожно поставив чашку на блюдце. — Вопрос был не только в приданом. Взять родовитую красавицу в жены — это одно дело. Но любое правильное управленческое решение обязано давать профит по нескольким направлениям сразу. Так и здесь. Нужно было и род укрепить, и про деньги не забыть, и о Западной римской империи подумать, и своим церковникам угодить. Нервное время было, тревожное, что бы нам не говорили историки.

Я слушал старика натурально затаив дыхание, отчетливо понимая, что сейчас прикоснусь к тайне, доступной считанным единицам, одной из тех, о которых упоминал Головин в нашу с ним первую встречу, ту, с таинственным потусторонним разговором. Внутренний реалист замер, разинув рот, вместе со мной. Скептик закрыл лицо фэйспалмом, но втихую подглядывал сквозь пальцы, держа ухо востро. Фаталист требовал не останавливаться в плане эклеров, с его традиционным «ну хоть пожрём». Я машинально откусил от пирожного, не сводя глаз с серого кардинала, который задумчиво продолжал:

— Поэтому послал Иван Третий договариваться Ивана Фрязина, в девичестве Джан-Батисту дель Вольпе. Нет-нет, не в том смысле «в девичестве», — отмахнулся он, заметив мое недоумение, — в оригинале, я