Но как всегда и бывает в жизни, счастье длилось недолго, поскольку посреди ночи меня разбудили, грубо и жестко закрыв чужой ладонью рот и придавив к лавке сильным телом.

Я открыла глаза, испуганно барахтаясь в руках незнакомца, напоминая себе рыбу, выброшенную на берег. Бессильную перед силой природы.

— Если крикнешь, прибью, — прозвучал голос рядом с моим лицом, — Так что сейчас я спокойно убираю руку, и ты слушаешь то, что я собираюсь тебе сказать. Если поняла, кивни!

Я постаралась кивнуть, да получилось не очень похоже, но кажется незнакомца это нелепое движение убедило в моем согласии и послушании, поскольку руку от моих губ он отнял.

— А теперь слушай меня, девка, — лица мужчина не скрывал и я разглядела лицо Гуннарова дружка, да, впрочем, он и не скрывался, — Я не знаю, что такого ты сделала, что мой друг так сильно прикипел к тебе, но завтра ты скажешь своему дружку Булату, что не поедешь с ним. Придумай любой повод, не дурочка ведь. Я отпущу вас из города, чтобы он не заподозрил неладное, но на перекрестке ты и старикашка свернете на тракт, что ведет в лес. Там вас будут ждать.

— Но… — промямлила я и мужчина грубо сдавил мою шею.

— А если ослушаешься, я твоего полюбовничка порешу. И не отнекивайся, что это не правда. Все на дворе видели, как вы миловались… У меня в дружине есть ооччень хорошие стрелки… Так что, вздумаешь взбрыкнуть или пожаловаться, твой Булат не вернется к своему князю, — и меня отпустили.

Мысли взвились вихрем в моей голове. Булат! Булат! Я могла думать только о нем. Этот северянин не шутил, когда угрожал убить посла. Я видела его глаза, спокойные, хладнокровные… Даст приказ и глазом не моргнет, а после все спишут на разбойников, как пить дать!

— Что же делать? — я села на лавке дрожа всем телом, хотя тот, кто угрожал мне уже давно ушел, оставив за собой незакрытую дверь, в которую потянуло неожиданно сквозняком.

Первое желание вскочить и бежать к Булату я отбросила. Рисковать его жизнью я не могла, но как же хотелось пойти и пожаловаться. Упасть на сильную грудь, обхватить руками шею и прижаться щекой, а потом позволить целовать себя до изнеможения, до смертельной и ноющей тоски в самой глубине сердца. И я подавила этот порыв, оставшись сидеть на месте, только волосы откинула за спину.

Умные мысли напрочь покинули мою голову, и я камнем застыла. Голова казалась пустой, горло щемило от грубой руки северянина. Мне стало интересно, знал ли о выходке своего друга Гуннар? Я решила, что вряд ли. При всей своей вспыльчивости, он казался мне человеком честным и уважающим собственное данное слово.

— Не мог он! — прошептала я горько… Или мог? Что я знала про этого бешенного вождя, что так домогался меня. Который перерыл весь город в поисках меня, движимый обычной похотью. В том, что у мужчины не было ко мне каких-либо романтических чувств я не сомневалась. Простая похоть и не более того.

Я сидела и думала, понимая, что эта ночь, как и предыдущая, будет для меня бессонной. Но одно я знала наверняка. Я сделаю все, чтобы Булат не пострадал от подлости северян.

Сборы были недолгими. Наш нехитрый скарб, в который добавилось и простое платье, да плащ, подаренный мне видимо по приказу Гуннара одной из девушек, работающих в доме, я сперва не хотела брать. Когда она поутру принесла мне сверток из вещей, я долго отпихивала ее руки, пока девушка не взмолилась:

— Госпожа! — тут меня передернуло. Какая я ей госпожа? — Возьмите, а то хозяин сильно ругаться будет.

И я взяла.

Одна мысль о том, что мне придется снова вернутся в этот город, который я мечтала покинуть навсегда и забыть происшествие в нем как страшный сон, заставляла меня бледнеть и дрожать. Булат заметил мою нервозность, подошел спросить, что произошло, и я открыла было рот, чтобы признаться в том, что меня ночью посетил северянин, как внезапно увидела его самого, застывшего на крыльце рядом со своим вождем и сердце обреченно упало вниз от одного его взгляда, в котором я читала скорую погибель.

Гуннар не подошел попрощаться с послом, когда мы выехали через ворота со двора его дома, но обернувшись назад, я видела его напряженное лицо и то, каким взглядом провожал он наш обоз. Он спустился до самых ворот и застыл там каменным изваянием, глядя нам во след.

На его лице была только одна тоска и более ничего. Не злости, не ненависти и это удивило меня, но не более того.

Я отвернулась, сдерживая слезы, понимая, что скоро снова увижу этого мужчину, и волна протеста поднялась в моей душе. Жесткая, злая, как и те слезы, что я едва сдерживала глядя на Булата, на его широкую спину, на то, как легко и ловко он влетел в седло, на его длинные волосы, перехваченные кожаным шнурком… А затем, словно почувствовав мой взгляд, он обернулся и улыбнулся мне так, что перехватило дыхание.

— Прости, прости, — прошептала я еле слышно и выдавила ответную улыбку, надеясь, что она получится не такой кислой, как я чувствовала себя.

Булат взмахнул рукой и наш обоз, состоявший из дружины и нескольких крытых телег поехал дальше, огибая длинное заграждение вокруг двора северян… А спустя некоторое время мы выехали из города.

Стража на воротах проводила нас долгими взглядами, но никто и не думал чинить препятствий. А за первым поворотом, что вел через вырубку в лес, Булат, ехавший во главе обоза, придержал своего жеребца и поехал вровень с телегой, на которой сидела я. На следующей качался Нечай, прижимавший к груди свое главное сокровище — арфу.

Булат смотрел на меня пристально и как мне показалось счастливо. Он был рад, что я еду с ним, и я никак не решалась сказать то, что должна была, пока один из дружинников Булата не подъехал к нам, кивнув на лесную чащу, обступившую тракт.

— Что? — только и спросил его предводитель.

— За нами следят! — коротко ответил молодой воин и покосился на меня.

— Не иначе, люди Гуннара, — сказал Булат и хмыкнул, — Переживает, как бы не вернулись обратно, — добавил он шутливо и покосился на меня. А я сидела на телеге не жива, ни