Шрифт:
Закладка:
– Нет, в основном я спала.
– Скажи, что ты хотя бы смотрела игру получше, чем эта. Вчера вечером ванкуверцы проиграли шесть – один, – говорит Оукли.
Мэтт втягивает воздух сквозь зубы.
– Ну это хотя бы только предсезон.
– Все равно, – ворчит Оукли.
Он протягивает мне бутылку апельсинового сока, и я без колебаний беру.
– Спасибо, – улыбаюсь я. – А эта игра, наверное, началась, пока я спала. Когда я пришла сюда, шло какое-то спортивное ток-шоу.
Это привлекает внимание Оукли. Его брови взлетают вверх.
– Какое шоу?
– «Маркус и Райан», Ава? Я с прошлого сезона пытаюсь заставить тебя посмотреть эту программу! Маркус такой горячий с этой своей аурой обросшего горца, – млеет Морган.
Мэтт хмурится:
– Тебе же не нравятся бороды.
– Может, они не нравятся мне только на тебе. Твоя челюсть слишком скульптурная, чтобы скрывать ее бородой.
– Мо, из-за тебя у меня появится комплекс.
– Как будто у тебя его еще нет.
Мы с Оукли переглядываемся с одинаково веселым выражением лиц, слушая пререкания парочки.
Он наклоняется ко мне, и я повторяю за ним, пока между нами почти не остается места.
– Что скажешь, если мы закончим завтрак, а потом ты позволишь мне отвезти тебя кое-куда? – произносит он низким и хриплым голосом.
Это возбуждает мое любопытство.
– Это будет секрет? Поэтому мы шепчемся?
– Ава, ты не та девушка, которую держат в секрете. Я просто подумал, что ты не захочешь, чтобы Морган заставляла тебя ехать со мной, если она услышит, как я спрашиваю.
Я чувствую, как теплеют щеки, и не могу остановить румянец. Этот парень продолжает находить каждый из моих стереотипов насчет хоккеистов и разбивает их голыми руками.
– Я это ценю, – признаю я. Он улыбается. – Моим единственным планом было валяться овощем в кровати, но, если у тебя есть идея получше, я согласна.
Его глаза озорно блестят.
– Вызов принят.
Глава 13
Ава
Спустя душ и два часа я сижу на пассажирском сиденье пикапа Оукли, когда он заезжает на парковку арены «Сэйнтс».
Я и катание на коньках как масло и вода. На льду я как олененок, но увидев, как загорелись глаза Оукли от перспективы провести день, обучая меня кататься на коньках, я не смогла отказаться. И вот мы здесь.
В кабине пикапа хорошо и тепло по сравнению с осенним холодом снаружи. Я не удивилась, когда впервые за утро выглянула в окно и увидела дождь и хмурое небо, но все равно расстроилась. Погода никак не помогала моему похмелью.
Оукли снова позволил мне выбирать музыку по дороге, и я начала думать, что он опасается, что мне не понравится его обычная музыка.
Как только он ставит пикап на ручник, я поворачиваюсь к нему. На фоне белого худи его зеленые глаза кажутся ярче обычного. Я решаю стиснуть зубы и удовлетворить свое любопытство.
– Какую музыку ты любишь?
Он выглядит застигнутым врасплох, но обращает все в шутку.
– Я не слишком привередлив. Обычно то, что разгоняет кровь. На тренировках и разминках мы слушаем рок. А что?
Да, я представляю его слушающим рок. Или что-то еще, вызывающее желание двигаться.
– Ты всегда разрешаешь мне выбирать музыку, – сообщаю я.
– Да.
– Почему?
Он трет рукой шею.
– Ты входишь в азарт, когда выбираешь ее. У тебя дергается нога, и ты улыбаешься.
Я откидываю голову на подголовник и рычу. Даже не глядя на него, я понимаю, что он растерян.
– Подожди… это плохо?
– Нет. Это мило. Неимоверно мило, – вздыхаю я.
Он посмеивается, но как-то натянуто.
– Тогда почему у тебя такой вид, будто я написал в твои хлопья?
Я открываю один глаз и смотрю на него.
– Ты раньше писал в чьи-то хлопья?
На этот раз его смех очень естественный.
– Черт, нет. Не знаю, откуда это взялось. Ты взрываешь мне мозг.
Погоди…
– Я взрываю тебе мозг?
– Да. Разве это не очевидно?
– Нет.
– Ну, вот.
Я фыркаю.
– Ага, ты тоже взрываешь мне мозг. Как будто хочешь что-то доказать, растоптав все, что, как мне кажется, я знаю о хоккеистах.
– Ты права только отчасти. Меня не волнует, что ты думаешь о других, но мне важно твое мнение обо мне.
* * *
Оукли сваливает свою хоккейную сумку на лавку в командной раздевалке и достает две пары хоккейных коньков. Свои и старую пару, которую купила мне мама несколько лет назад. Он двигается по комнате с непринужденной уверенностью, которая показывает, как легко он чувствует себя в привычном окружении.
Мои глаза округляются при виде коньков, которые подошли бы снежному человеку.
– Не удивительно, что ты хорошо катаешься. У тебя ноги размером с лыжу.
Оукли ржет.
– Спасибо?
– Удивляюсь, что ты не спотыкаешься о них, когда ходишь.
Он качает головой, улыбаясь.
– Садись и надевай свои, юмористка.
Я быстро натягиваю коньки и пытаюсь завязать шнурки, хотя понятия не имею, какого черта делаю. Я всегда подмазывалась к кому-нибудь, чтобы делали это за меня.
– Давай помогу, – говорит он, после чего встает передо мной и опускается коленями на твердый пол.
Одна большая ладонь обхватывает мою щиколотку и ставит мою ногу в коньке на мускулистое бедро.
Его пальцы быстро и умело протягивают шнурки в отверстия, а я жадно наблюдаю. Моя кожа нагревается, когда он сосредоточенно прикусывает нижнюю губу. Теперь мне лучше видно шрам над его верхней губой, и я понимаю, что он не такой старый, как я сначала подумала. Слишком рельефный и розовый.
Я теряю нить рассуждений, когда он ставит мою ногу на пол и берет вторую, повторяя процесс. Его пальцы задевают голую кожу моей щиколотки, где сполз носок, и я шиплю от дрожи, которая рождается от этого прикосновения.
– Слишком туго? – спрашивает он, в его глазах мелькает беспокойство.
Я качаю головой:
– Все хорошо. Извини.
Он не настаивает и заканчивает шнуровать. Сверкнув белоснежной улыбкой, ставит мою ногу на пол рядом со второй и хлопает себя по бедрам.
– Готово. Как ощущения?
Я встаю и шевелю пальцами в коньках.
– Идеально. Спасибо.
Тогда он садится рядом со мной и надевает свои коньки, зашнуровав их словно одним слитным движением. Я не успеваю опомниться, как он уже стоит рядом со мной и показывает на дверь.
Я благодарна, когда он кладет ладонь мне на спину и помогает проковылять к выходу из раздевалки и по коридору, ведущему на лед. Острие моего левого конька застревает в пористом резиновом покрытии, и я спотыкаюсь, но Оукли обнимает меня за талию и не дает упасть.
– Осторожно, – говорит он, и
