интересный и довольно занимательный разговор до лучших времен. Нам с вами необходимо за 24 часа так много обсудить и сделать, что я с болью в душе вынужден перейти к официальной части.

Положив томик Достоевского обратно на полку, Николаи галантно предложил даме кресло, а сам сел за стол напротив нее.

– Прежде всего, я хотел бы высказать свое удовлетворение теми изменениями, которые произошли в школе и которые я успел заметить, – вновь высказал невольный комплимент подполковник. – Я вижу, что вы в отличие от прежнего начальника школы уделяете большое внимание не только специальной, физической и моральной подготовке людей, но и материальному обеспечению учебного процесса. Но хотел бы, чтобы вы больше внимания уделяли практической подготовке курсантов на всевозможных макетах. Участок железнодорожного полотна, на котором, как я понял, тренируются диверсанты-подрывники, лишь малая доля того, что должно быть. И не стесняйтесь, запрашивайте на это дело побольше финансовых средств, а я, со своей стороны, постараюсь помочь.

– Яволь, господин подполковник! – обрадованно воскликнула Элизабет, незаметным движением руки поправляя свои цвета вороньего крыла локоны, падающие на глаза, – если позволите, я сегодня же подготовлю рапорт…

– А я передам его по назначению и, по возможности, прослежу за его исполнением, – подсознательно стараясь угодить красавице, предложил Николаи. – В период затишья на Западном фронте наши агенты должны работать тоньше и эффективнее, чтобы все приготовления противника, какими бы скрытными они ни были, стали нам своевременно известны. Поэтому средств для этого жалеть не надо.

Николаи достал из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнот и, пролистав его, озабоченно промолвил:

– Прежде чем знакомиться с вашими преподавателями и воспитанниками, я бы хотел узнать ваше мнение о деятельности агентуры в прифронтовой полосе и в глубоком тылу противника. Есть ли необходимость расширять школу или увеличивать время на обучение курсантов для того, чтобы информация о противнике поступала не от случая к случаю, а постоянно? Аналитики Полевого Генерального штаба ссылаются на скудность поступающей из-за линии фронта информации.

Лейтенант обиженно сморщила свои красиво очерченные губки и, решительно покачав своей милой головкой, вместо того чтобы оправдываться, неожиданно пошла в наступление:

– Господин подполковник, я прошу вас оградить мою школу от нападок генштабистов, которые спят и видят, как наши агенты «таскают для них каштаны из огня». Ведь не дело агентуры, – пояснила она, – собирать информацию в прифронтовой полосе. Для этого есть армейская разведка. Пусть они раз и навсегда усвоят, что мои люди для того и готовятся долго и тщательно, что на них лежит задача глубинной разведки, что на основе их объективной и неоднократно проверенной информации, планируются, как правило, стратегические операции, а не бои местного значения…

«А „фрау Доктор“ (такое прозвище Элизабет получила за свой аналитический ум и дотошность, с какой она занималась ранее перлюстрацией почты) во многом права, – думал он, любуясь ее пышущим жаром возмущения прелестным личиком. – Пора поставить штабистов на место».

С момента назначения лейтенанта Шрагмюллер на должность начальника разведшколы Николаи всячески поддерживал выбранную ею, довольно плодотворную и в то же время трудновыполнимую идею – покончить с непрофессионалами и дилетантами в разведке, «выполоть» все «сорняки» на шпионской «ниве» и затем «засеять» ее профессионалами, способными добывать любые сведения в любых условиях. Он, опираясь на свой огромный опыт работы с самым разнообразным человеческим материалом, считал, что успех разведчика – это результат грамотного обучения, а не свойства характера или изворотливость. Конечно, в деятельности агента должны присутствовать какие-то высокие чувства, влияющие на выполнение задачи, но они не должны превалировать над профессионализмом. Глубоко изучив психологию, Элизабет с блеском использовала многочисленные человеческие слабости для подготовки «стойких оловянных солдатиков» разведки. И практика показывала, что многие агенты, прошедшие ее школу, стойко придерживались своих легенд и не шли на повторную вербовку. Конечно, на это во многом влияла и чрезмерная жесткость «фрау Доктор», которая беспощадно расправлялась с предателями. В разведшколе ни от кого не скрывалось, почему погиб тот или иной несостоявшийся агент, наоборот, – подробно рассказывалось. Эта жестокая правда оказывала должное действие на остальных учеников. И одной из причин посещения Антверпенской разведшколы шефом германской разведки была информация о том, что лейтенант Шрагмюллер лично расправилась с агентом-бельгийцем, внедренным в разведцентр французской контрразведкой…

– Господин лейтенант, я непременно урезоню шефа аналитического отдела Полевого Генштаба, – пообещал Николаи, видя, что «фрау Доктор» успокоилась и румянец возмущения на ее щеках постепенно угас, – и постараюсь, чтобы больше никто не отрывал вас от выполнения главной задачи…

– Господин подполковник, я не отказываюсь от аналитической работы и готова представлять в штаб не только информацию, поступающую от агентов, но и свое видение обстановки, существующей на том или ином участке фронта и в тылу, – вновь вспыхнуло, но теперь уже в патриотическом порыве прелестное личико Элизабет, – я только прошу, чтобы моих людей не отрывали на решение вопросов, которые по плечам войсковой разведке.

– Я слышу слова истинного патриота Германии! – удовлетворенно воскликнул подполковник.

«Этой красавицей не устаешь любоваться, – подумал про себя Николаи, – но, говорят, она еще прекрасней в гневе, когда перед строем курсантов казнит предателя. Правда это или нет, придется дознаваться самому».

– Я рад, что ваши питомцы успешно выполняют поставленные командованием задачи, – решил подсластить пилюлю подполковник, прежде чем спросить о французском шпионе, – но недавно к своему прискорбию я узнал о том, что в разведшколу проник вражеский агент. Так ли это?

– Да, господин подполковник, – глухо промолвила Элизабет, и с ее лица тут же схлынула краска, глаза яростно и решительно блеснули, – каюсь, я не сразу распознала врага.

– Расскажите, как это было, – спокойно, по-отечески, попросил Николаи.

– Полгода назад один из моих доверенных вербовщиков привел в школу застенчивого молодого человека, бельгийца, который не мог и трех слов связать от волнения в разговоре со мной, но очень хотел быть полезным Великой Германии. От него я узнала, что ранее семья этого Гюнтера (так звали бельгийца) проживала в Баварии, потом в городе Гамбурге, а два года назад по делам торговли переехала в Амстердам. Я навела справки и узнала, что родители его были в Гамбурге на хорошем счету. Но больше всего мне импонировало в нем то, что с началом войны семья Гюнтера подверглась гонению со стороны бельгийских властей. По имеющимся у нас данным, его отца, как германского подданного, лишили торговли и конфисковали весь товар. Чтобы не умереть с голоду, семья переехала во Францию в город Камбре, после освобождения которого от французов Гюнтер, который к тому времени работал в мэрии писарем, активно помогал коменданту в разоблачении оставшихся в городе врагов. За это патриоты совершили на него