– Господин подполковник, – обратился к Николаи унтер-офицер, когда они вошли в кабинет начальника школы, – лейтенант Шрагмюллер проводит индивидуальное занятие с курсантом под номером Пригласить ее сейчас или после занятий?

– Работайте по плану, – ответил подполковник и, дождавшись, когда за унтер-офицером захлопнется дверь, огляделся. В кабинете было довольно просторно. Кроме стола, кресла и двух стульев, стоящих по бокам, в комнате находились только массивный сейф да шкаф, заполненный книгами.

К своему искреннему удивлению, Николаи увидел в книжном шкафу не только различные военные словари и инструкции, но и два довольно потрепанных томика Достоевского «Братья Карамазовы» и «Преступление и наказание», переведенных на французский язык. Он еще больше удивился, когда увидел на полях книг заметки на немецком языке.

«… Русские способны ужиться со всем чем угодно, у них отсутствует то чувство меры, которое свойственно европейскому человеку». Дальше подчеркнуты жирным черным карандашом слова Достоевского, произнесенные устами Дмитрия Карамазова: «…нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил… Что уму представляется позором, то сердцу – сплошь красотой… Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». И на полях запись: «Интересно, почему это чувство не свойственно англичанам и французам? Надо глубже изучать психологию пленных…»

«И впрямь, именно здесь, в этой школе дьявол с Богом тоже борется за сердца людей, – подумал вдруг Николаи, зная, что более половины курсантов набраны из стана врага, – только здесь вместо дьявола-искусителя предстает вербовщик, а о Боге курсант и думать не хочет. Для него теперь Бог и царь – начальник разведшколы».

Элизабет Шрагмюллер вошла в свой кабинет неслышно, по-кошачьи, «на мягких лапках», и, к своему удивлению, застав своего шефа с книгой в руках, громко и по-военному четко доложила:

– Господин подполковник, лейтенант Шрагмюллер! Курсанты в количестве 32 человек проходят индивидуальный курс обучения. Очередной выпуск планируется через две недели. Больных нет, раненых и убитых нет.

От неожиданности Николаи чуть было не выронил из рук книгу, но вовремя сдержался и, изобразив на лице снисходительную улыбку, резко развернулся кругом. Не ожидавшая такой быстрой реакции со стороны начальника Элизабет поспешно сделала шаг назад и, неуловимым жестом поправив выбившийся из-под берета локон черных как смоль волос, тихо добавила:

– Я искренне рада приветствовать вас, господин подполковник, в Антверпенской разведшколе. Надеюсь, что вы не напрасно утвердили меня на эту высокую должность. Я старалась оправдать ваше доверие и никогда не забуду вашего доверительного, скажу больше, вашего личного участия в моей судьбе!

Николаи, приготовившийся было сделать витиеватый комплимент этой стройной и довольно симпатичной женщине, услышав из ее уст славословие в свой адрес, сконфуженно промолчал. Пока он напряженно думал, с чего начать разговор, бравая лейтенантша опередила его.

– Вы интересуетесь русской классикой? – удивленно спросила она, увидев в его руках книгу Достоевского.

– Да, – неожиданно для себя признался Николаи, – когда-то я пытался постичь особенности русской души. Мне это было необходимо для агентурной работы с русскими. Ведь они так не похожи на нас. Недаром в России говорят: «Что русскому хорошо, то немцу – смерть!», словно оправдываясь, добавил он.

– И вам удалось раскрыть этот секрет?

– К сожалению, нет. Русская душа до сих пор для меня, так же, как, по-моему, и для любого другого образованного европейца, – потемки…

Он с интересом спросил:

– А вы, как доктор философии, сможете объяснить это?

– Мне не только как по-европейски образованному человеку, но и как офицеру, имеющему дело с самым разнообразным человеческим материалом, по долгу службы необходимо быть знатоком человеческих душ, психологии каждого, кого поставляют вербовщики. Ведь от того, как я подготовлю агента для выполнения заданий командования, будет во многом зависеть успех той или иной операции, а возможно, и ход войны в целом. Еще изучая философский курс в университете, я перечитала множество книг, в том числе и русских писателей, историков и философов, и знаете, меня поразило тогда утверждение многих из них о том, что русский человек никогда не сможет стать европейцем. Прежде всего потому, что у нас свои, отличные от русских, национальные особенности. Знаток русской души Достоевский в своих произведениях прямо утверждает, что «европейские национальные начала чужды и даже противоположны нам, мы, русские, не сможем к ним привыкнуть точно так, как мы не могли бы носить чужое платье, сшитое не по нашей мерке». Если это и в самом деле так, то закрадывается довольно крамольная мысль… – Элизабет смущенно и в то же время изучающе взглянула на своего начальника.

– Говорите, я прошу вас. Этот разговор неофициальный и ни к чему нас с вами не обязывает. Можете быть откровенной со мной, как с вашим пастором, – доверительно промолвил Николаи, прекрасно поняв смущенный взгляд Шрагмюллер.

– Это моя личная мысль, господин подполковник… – взволнованно промолвила лейтенант. – Я считаю, что в будущей, объединяющей всю Европу великой Германии, просто нет места для русских. Ведь эти варвары не смогут, как другие европейские народы, ассимилироваться. Они горды своей идентичностью и больше ничего не приемлют. Так зачем нам насильно тащить их в единую Европу? Недаром древние философы утверждали, что «насильно осчастливить ни человека, ни народ просто невозможно»…

– Позвольте мне прежде всего сказать, что ваши мысли глубоки, суждения убедительны, логика все подавляющая… Скажу откровенно, мне еще никогда не приходилось обсуждать философские вопросы с такой блестяще образованной и довольно глубоко знающей свое дело женщиной, – наконец-то сделал долгожданный комплимент своей прелестной подчиненной Николаи и, заметив, как от похвалы у нее заалели мочки ушей, добавил: – Я прекрасно понял вашу мысль и, главное, вопрос, который оттуда вытекает… Вы хотите знать, зачем мы воюем с Россией, которая, несмотря на все потуги царя Петра и его единомышленников, никогда не стремилась и не стремится в объединенную Европу? Скажу прямо, я был противником этой войны и не раз приводил кайзеру завет великого Бисмарка «никогда не воевать с Россией». До сих пор почти дословно помню его великие и мудрые слова: «… Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведет к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах русских… Эти последние, даже если их расчленить международными трактатами, так же быстро вновь соединяются друг с другом, как частицы разрезанного кусочка ртути…» Но император отмахивался от подобных предупреждений великого канцлера, как от назойливых мух. И вот мы имеем то, что имеем, – заключил подполковник и, вытащив за цепочку серебряную луковицу карманных часов, удрученно покачал головой. – Давайте оставим этот