Тем более Инги. Лёха не особо ей увлёкся, вспоминал редко, но невольно сравнил… И отправился спать один.

На Православное Рождество начали ремонтировать «Заряну», уже под другим именем и с другим владельцем. Как и в случае с метро, власти сочли: лучшим ответом террору будет восстановление нормальной работы. Новые хозяева получили помощь из муниципального бюджета, вставили стёкла. Согласования, на которые уходили месяцы, как по мановению волшебной палочки уместились в один день.

Проходя мимо, Лёха задержался у импровизированного мемориала. На щите, в прежней жизни рекламном, под полиэтиленом темнели четыре прямоугольника с фотографиями. У подножья лежали цветы и горели лампадки. Под детские фото кто-то положил куклу, и она уставилась в небо глупыми мокрыми глазами.

Папаныч перестал оберегать Лёху от дополнительной работы, подкинул пару материалов о кражах из машины и из подвала. В довесок ещё мордобой с тяжкими телесными. Теракт терактом, но кому-то надо и текучку разгребать. Два раскрытия за неделю — взрыва на Городецкой и причинения смерти по неосторожности в Лепеле — уберегли лейтенанта от взысканий, поощрений он тоже не получил. Плюс на минус дал ноль.

По «Заряне» Лёха получил прозрачный намёк — больше обращать внимания на количество бумаги и изображение бурной деятельности в помощи расследованию КГБ, но особо не усердствовать: преступление объявлено раскрытым, оставшийся в живых злодей арестован.

Снег, с утра сухой, к обеду перемешался с дождём, потом полил дождь без снега. Лейтенант вдруг спохватился: он торчит у входа в магазин нелепым столбом, капли стекают по физиономии.

А где-то сидит и в ус не дует заложивший бомбу в хранилище для сумок.

И, не исключено, снаряжает следующую бомбу, уверовав в безнаказанность.

Сколько ещё таких мемориалов появится в Минске?

Вася Трамвай не тратил время на долгие размышления. Он, прикреплённый к опергруппе по содействию в гэбэшном расследовании терактов, в день Лёхиной лепельской поездки разослал восемь десятков повесток юным спортсменам из Олимпийского спорткомплекса и тем самым превратил один день Первомайского угрозыска в сущий ад.

Первые сигналы тревоги раздались накануне в виде встревоженных телефонных звонков, иногда просто от родителей, иногда от некого милицейского и прокурорского начальства. Кто-то дозвонился до оперов, кто-то — до Папаныча, совсем не улучшив тому настроения.

Наутро случилось страшное. Хоть повестки расписывались с интервалом в десять минут по два человека, Василий и представить не мог, что большинство юных спортсменов заявится с самого утра. В основной своей массе — с родителями. Иногда с обоими, некоторые позаботились о присутствии адвокатов. Добрая половина детей украсилась следами предварительных профилактических мер: от сияющих огненно-бордовых ушей до заплаканных мордочек.

— Дожи-и-ились! — проскрипела с напускной строгостью чья-то мамаша, типичная учительница младших классов, с желтоватой кожей и слезящимися за толстыми очками глазами. — Чтобы меня, заслуженного педагога Республики Беларусь, вызывали в милицию из-за того, что натворила эта недоросль…

Недюжинный педагогический опыт позволил чётко рассчитать подзатыльник. Он вышел звонкий, обидный, но не травмирующий. Вроде предупредительного выстрела перед основным блюдом. Ребёнок на всякий случай всхлипнул.

— Надеюсь, ничего не натворил. И вызывал на беседу я его одного, без вас. Как возможного свидетеля, — осторожно возразил Лёха. — Если его слова будут иметь доказательственное значение, оформим в присутствии педагога.

Больше всего хотелось запустить чем-то тяжёлым в Василия. Мысль о спортсменах была хорошая, но зачем выдёргивать десяти- и двенадцатилетних ребят?

Родители реагировали по-разному. Кто-то бурно радовался, что наследнику не «шьют дело». Были и возмущавшиеся, что их перепугали до смерти вызовом в РУВД.

Лёха разделся до футболки и всё равно был в поту, а стопка отпечатанных листиков росла на радость начальству, оценивающему работу оперов над глухарями по весу испачканной бумаги.

— Да, около четырёх обычно возвращались, — заявил рослый тинейджер-боксёр.

— Жажда мучила после спортзала, — поддакнул Лёха. — В «Заряну» забегали — купить освежающее.

— Да! — он спохватился, дёрнул глазами в сторону напрягшегося отца. — Не-е, домой сразу.

Лёха заглянул в блокнот, куда пометил данные родителя.

— Пётр Ростиславович! К вашему сыну никаких претензий не имею. Но хотелось бы некоторые детали уточнить без вас.

Возмущению не было предела, но оперу удалось сохранить непреклонность.

— Папка на это дело строгий. Сам спортом занимался. И закладывал хорошо.

— Известное дело. Я, как ты понимаешь, тоже занимаюсь. Каждый спарринг — это не только ведро пота. Стресс ещё, особенно если тебе накостыляют. Знаешь, я в Академии МВД учился, — Лёха перешёл на заговорщический тон, — так мне пяткой в глаз засадили. Кровоизлияние сразу, зато сессию на все пятёрки сдал. Как гляну на препода красным глазом…

Подросток заулыбался.

— Ну да… Батя на меня орёт, если с синяками на роже прихожу. Потом успокаивает — держись, сын, без этого никак.

— Никак. А кто же вам в «Заряне» пиво продавал? Без паспорта? — лейтенант сдвинул клавиатуру подальше в сторону, мол, не для протокола.

— Не хотели. Тётечки строгие. Мы мужиков просили купить, что за водкой стояли. Те понятливые.

Через пару минут непринуждённой болтовни Лёхино сердце вдруг гулко забилось. Компании пацанов однажды не повезло: любителей беленькой и сообразить на троих в «Заряне» не нашлось. Они обступили мужчину другого типа, лет тридцати-пяти или сорока, с тяжёлой сумкой на плече. Мужчина отнекивался, потом сдался на уговоры Виталика, самого находчивого: «Помогите нам, дядя, у вас на Кавказе, я слышал, малым детям красное вино из ложки дают».

— А сумка? — Лёха постарался не выдать волнения.

— Не помню… Вроде в ящик на ключ закрыл.

И случилось это 26 декабря, как раз после католического Рождества. На записи видеокамер тот день не сохранился…

⁂

Гаврилыч едва не застонал, когда увидел фоторобот, рождённый напряжением памяти четырёх молодых боксёров.

— Лёха, я тебя когда-нибудь прибью. Под него подходит любой, кого зовут «мужчина кавказской национальности».

— Даже Саакашвили?

Круглощёкий экс-президент Грузии в теракте на Калиновского не подозревался. С фоторобота смотрел мрачный субъект с короткими усами и средней степенью небритости на худом и скуластом лице.

Лёхе вспомнились слова персонажа из фильма «Джентльмены удачи», увидевшего тюремное фото Евгения Леонова: «Какая отвратительная рожа!»

— Тебе ха-ха. А я начну обходить квартиры и пугать весь квартал. Вы не встречали этого субъекта, граждане жильцы? Да-да, взорвавшего «Заряну», вместо объявленного злодеем и арестованного Герасимёнка, настоящий террорист — на свободе. Люди перестанут детей на улицы выпускать!

За окном опорного пункта милиции сгустились ранние зимние сумерки. Дождь со снегом неожиданно прекратился, лёгкий мороз превратил мокрые дворы в сплошной каток. Говорят, раньше для детей это было счастье — носились с шайбой в обрешёченных загончиках, таких на «Восток-1» приходилось штук пять. Сейчас, независимо от погоды, предпочитают торчать у мониторов, играть в World of Tanks и прочие сетевые игрушки, зависать в чатах, писать всякие глупости