и я буду появляться каждую неделю, его до того переполнили эмоции, что он расплакался. Смотрел на меня, чуть покачивая головой, а слезы растекались по бороздкам морщин. За последние недели их стало больше как минимум в два раза, и Борис Михайлович сделался похожим на старое, ссохшееся дерево.

Но зря вы думаете, что природа не способна оживить увядающее… Придя в пансионат во второй раз, я не поверила своим глазам, обнаружив, что земля вновь завертелась у Бориса Михайловича под ногами. К моему появлению он убедил своих новых друзей, что музыкальный вечер — это событие, и необходимо соответствовать. В первый раз они сидели передо мной в халатах и тапочках, погруженные в свои невеселые мысли… После того как бывший директор провел с ними работу, все принарядились, причесались, а Эмилия даже вытащила кого-то потанцевать. Не помню, может, даже Бориса Михайловича, должен же он был подать пример…

* * *

Я застаю Макса перед зеркалом, и это уже само по себе нечто новенькое. Уж в чем его нельзя упрекнуть, так это в самолюбовании. Да и сейчас он смотрит на себя исподлобья, скорее, с ненавистью и страхом, чем с восторгом.

— Ты мог найти его, — неожиданно произносит он вслух. — Мог спасти.

Замираю, чтобы не спугнуть. Мне не дано считывать его мысли, поэтому ловлю каждое слово, которое Макс говорит себе самому.

— Тебе было тринадцать лет. Какого хрена ты делал тогда, а?! Соображал ведь… Почему не уговорил отца найти Андрея?! Хотелось остаться единственным сыном?

В его голосе столько ярости и презрения к себе, что кажется сейчас он вмажет кулаком по зеркалу, кровь смешается с осколками… А если один угодит в глаз? Станет ли он, точно Кай, видеть мир искаженным?

Впрочем, разве сейчас Макс не видит свою реальность чудовищной фантасмагорией? Почему же тогда не верит людям? Запирает от любви сердце? Занимается делом, которое ему в тягость? Зачем делает свою жизнь еще мучительнее, чем она есть?

Он выбегает из дома, садится в красивую машину, и я вижу его глазами, как мы мчимся куда-то, обгоняя другие автомобили. Не такие быстрые, не настолько дорогие… Боюсь, нам вслед несутся проклятья. Это неправильно, но вполне понятно: люди не любят тех, кто вырывается вперед, оставляя их позади.

Каким-то чудом я угадываю, что Макс направляется в тот детский дом, где жил его брат, и не удивляюсь, увидев табличку на металлической ограде, окружающей трехэтажное солнечного цвета здание старой постройки. Во дворе замечаю обычный набор для детской площадки — горки, качели, песочницы… Чуть поодаль тренажеры для старших ребят. Удивительно, что все игры и занятия проходят на глазах прохожих — черные прутья никак не скрывают детей. Или так и задумано? Вдруг кто-то случайно засмотрится на ребенка и захочет его усыновить? Такое бывает?

Макс нажимает кнопку и сообщает охраннику, что хочет поговорить с Аленой Сергеевной. Молодец, нашел информацию…

— А что у вас за дело? — хрипло доносится из динамика.

И Макс произносит пароль, способный открыть дверь в любой детский дом:

— Благотворительность.

Раздается радостное пиканье: входи! Милости просим!

Только сейчас я соображаю, зачем Макс захватил с собой фотоаппарат — это и будет его помощь детям. Только нужны ли им фотографии?

В кабинете директора нас ждет разочарование: Алена Сергеевна не старше Макса, не могла она быть директором в то время, когда здесь жил его брат. Я физически ощущаю, как Макс ежится от досады, но сдаваться и не помышляет. Еще и потому, что светлое лицо директора розовеет при первом же взгляде на него.

— Прошу вас. — Она указывает на стул. — С кем имею честь?

— Меня зовут Матвей Кузнецов, — беззастенчиво врет он. — Я работаю фотокорреспондентом журнала «Умник». Это издание для школьников и их родителей.

Вместо удостоверения Макс демонстрирует свой Canon, но Алена Сергеевна все же хочет спросить о чем-то. Он перебивает с такой улыбкой, которая отбивает у нее охоту сопротивляться:

— Понимаю, не совсем ваш профиль… Но умные дети бывают добрыми, поверьте мне. Я много общаюсь с ними. К тому же наш журнал охотно читают и родители. Вот у нас и возникла идея: показать им, что среди воспитанников детских домов тоже есть ребята с искрой божьей. Снять их на занятиях, взять интервью… А вдруг у кого-то из наших читателей появится желание усыновить ребенка? Создать для будущего Циолковского условия, которые способствовали бы оптимальному развитию его таланта.

Вот это да! Я и не подозревала, что Макс умеет так притворяться. Нести абсолютную ложь с такими ясными глазами, во взгляде которых до сих пор сохранилось что-то детское, поэтому, видимо, женщины так верят ему! И потом эта улыбка, эти ямочки на щеках…

Алена Сергеевна не стала исключением. Погружаясь в транс, она смотрела на него, как мне кажется, уже не слыша слов. Лишь бы видеть, как двигаются его губы… Такой необычный рисунок…

Когда Макс наконец умолкает, она усилием воли заставляет себя очнуться. Хмурит брови (на себя?), разминает губы, точно они онемели за время молчания. Осознает ли Макс, как действует на людей? Или не обращает на это внимания? Возможно ли не понимать этого, будучи неглупым человеком? А он ведь неглуп, судя по тому, как играючи справляется с основными делами.

Даром убеждения он тоже явно обладает, ведь Алена Сергеевна отвечает почти без раздумий:

— Почему бы нет? Я не против.

Чего не сделаешь, чтобы хоть несколько дней видеть перед собой такое лицо?

Макс откровенно сияет:

— Отлично! Приступим?

— Сейчас? — теряется она. — Но детей нужно подготовить…

— Они у вас грязные?

— Ну что вы!

— Лохматые? Причешем. Это дело пары секунд…

— Да не в этом дело. Ребят нужно… настроить.

— Зачем? Они нужны мне естественными. Глянцевая картинка меня не интересует. Пусть возятся со своими конструкторами или чем там они занимаются? В идеале они вообще не должны обращать на меня внимания.

— Это непросто…

Я понимаю, о чем она, но Максу слышится свое:

— Конечно, они все равно будут отвлекаться на чужого человека. Но я постараюсь не лезть на глаза, работать незаметно.

— Очень хорошо, — произносит директор задумчиво.

Как шелковое лассо, Макс опять набрасывает улыбку:

— А вы не откажетесь сфотографироваться с ними?

— Ох нет, — пугается она. — Ни прически, ни макияжа…

На самом деле все это, на мой взгляд, у нее в полном порядке, Алена Сергеевна просто напрашивается на комплимент. И Макс не отказывает ей:

— Вам ничего не нужно менять! У вас лицо доброй волшебницы… Потенциальных родителей очень обнадежит, что дети росли под крылом такой чудесной женщины, как вы. Значит, не озлобились. У вас ведь все живут дружно?