Но прямо сейчас так называемая мадам Селена – это как раз то, что тебе нужно. Тело – это просто тело, но она гадает по руке, а в этом есть определенная поэзия. Ты хочешь оставить сообщение, тебе это нужно, ты не можешь его не оставить. Проще убить ее в магазинчике, разрезать ножом ладони и оставить ее тело на виду, но на этой неделе у тебя было много работы.

Ты заслуживаешь небольшой приз.

Подстеречь ее легко. Ты призрак. Незнакомец с конфетой. Человек, который умеет выслушать. Когда мадам Селена очнется на складе, она не поверит, что все это – твоих рук дело. Поначалу не поверит. А потом она увидит.

Ты улыбаешься, ощущая неизбежность всего этого. Ты касаешься кончиков ее темных волос и берешь в руки удобную упаковку «Рыжей краски номер 12». Ты напеваешь себе под нос детскую песню, которая возвращает тебя в прошлое, к самому началу.

Хиромантка открывает глаза. Ее руки связаны. Она видит тебя, потом краску для волос, нож в твоей левой руке, и понимает…

Ты чудовище.

И на этот раз ты имеешь полное право сделать все медленно.

Глава 17

Когда агент Лок появилась в понедельник утром, у нее под глазами залегли темные круги. С опозданием я вспомнила, что, пока мы смотрели телевизор и играли в «Правду или действие», она и Бриггс работали над делом, вели настоящее расследование, от которого зависела чья-то жизнь.

Искали настоящего убийцу.

Долгое время Лок ничего не говорила.

– В эти выходные мы с Бриггсом зашли в тупик, – наконец сообщила она. – У нас три тела, и убийца ускоряется. – Она провела рукой по волосам, которые, кажется, второпях едва причесала. – Это не твоя проблема. Это моя проблема, но это дело напомнило мне, что субъект – это только половина истории. Дин, что ты можешь рассказать Кэсси о виктимологии?

Дин словно пытался прожечь взглядом столешницу. Я не видела его после игры в «Правду или действие», но между нами ничего не изменилось, словно мы никогда и не целовались.

– Большинство убийц предпочитают определенный тип, – сказал он, – иногда это внешность. Для других дело в удобстве – может быть, ты выбираешь тех, кто идет в поход, потому что никто не хватится их еще несколько дней, или студентов, потому что их расписание легко узнать.

Агент Лок кивнула.

– Иногда жертвы выступают как замена кому-то в жизни субъекта. Некоторые убийцы убивают первую девушку, или жену, или мать снова и снова.

– Кроме того, виктимология рассказывает нам, – продолжил Дин, коротко взглянув на агента Лок, – как жертва отреагирует, когда на нее нападут или ее похитят. Если ты убийца… – Он помолчал, подбирая подходящие слова. – Между тобой и теми, кого ты убиваешь, происходит определенный обмен. Ты выбираешь их. Заманиваешь в ловушку. Может быть, они сопротивляются. Может быть, убегают. Некоторые пытаются с тобой договориться, другие бормочут что-то, что выводит тебя из себя. Так или иначе ты реагируешь.

– У нас нет такой роскоши, как возможность знать все о личности субъекта, – вставила агент Лок. – Но личность жертвы и ее поведение – это половина всего, что мы знаем о месте преступления.

Как только я услышала фразу «место преступления», у меня перед глазами встала мамина гримерная. Мне всегда казалось, что я мало знаю о произошедшем в тот день. Когда я вернулась в гримерную, убийца уже исчез… и мама тоже. Было так много крови…

«Виктимология», – напомнила я себе. Я знала свою мать. Она сопротивлялась бы: царапалась, разбила бы лампу о голову убийцы, пыталась вырывать нож из его рук – она сражалась бы. И ее могли остановить только две вещи: смерть или осознание, что я могу вернуться в гримерную в любую секунду.

А если мама ушла с ним? Полиция предполагала, что она была мертва или, по крайней мере, без сознания, когда субъект забрал ее из гримерной. Но мама – крупная женщина, а гримерная находилась на втором этаже. В обычных обстоятельствах она не позволила бы убийце с легкостью, словно он пригласил ее на танец, вытащить ее наружу. Но она могла пойти на что угодно, только бы нападающий оказался подальше от меня.

– Кэсси? – позвала агент Лок, вернув меня в реальность.

– Верно, – сказала я.

Она прищурилась.

– Что именно?

– Извините, – ответила я, – не могли бы вы повторить?

Она одарила меня долгим оценивающим взглядом, а затем повторила:

– Я сказала, что если ты посмотришь на место преступления с точки зрения жертвы, то сможешь многое узнать об убийце. Допустим, ты входишь в дом жертвы и узнаешь, что она компульсивно пишет списки дел, сортирует одежду по цветам и держит аквариумную рыбку. Эта женщина – третья жертва убийцы, и она единственная, у кого нет ран, свидетельствующих о сопротивлении. Обычно убийца сохраняет жизнь жертвам в течение нескольких дней, но эту он убил сильным ударом по голове в тот же день, когда похитил. Когда ее нашли, рубашка на ней была застегнута криво.

Поставив себя на место убийцы, я могла представить, как он похищает женщин, играет с ними. Тогда почему он разделался с этой так быстро? Зачем заканчивать игру так рано, если она не пыталась сопротивляться?

Потому что она не пыталась сопротивляться.

Я переключилась на другую точку зрения, представив себя на месте жертвы. Я организованная, у меня везде порядок, личность типа А до мозга костей. Мне хотелось завести питомца, но я не могла выбрать такого, который не станет нарушать привычный порядок, поэтому завела рыбку. Может, я читала в газете о предыдущих убийцах. Может, я знаю, чем все кончилось для тех, кто сопротивлялся. Возможно, поэтому я не сопротивляюсь. Физически не сопротивляюсь.

То, что Лок сообщила мне о жертве, свидетельствовало: она любит держать все под контролем. Она попыталась бы договориться с убийцей и сопротивлялась бы его попыткам контролировать ее. Возможно, она попыталась бы им манипулировать. И если бы ей это удалось, хотя бы на мгновение…

– Предыдущих субъект убивал ради удовольствия, – сказала я, – но ее он убил в припадке ярости. Для него их взаимодействие тоже представляло собой борьбу за контроль, а она была помешана на контроле как раз в достаточной степени, чтобы противостоять убийце.

– И? – поторопила меня агент Лок.

Мне ничего не приходило в голову.

– Он застегнул ее рубашку, – произнес Дин, – если бы она сама это сделала, то не застегнула бы криво.

Это наблюдение снова подтолкнуло мои мысли. Если он убил ее в припадке ярости, то