каждая изображала довольно крупный участок поверхности планеты – которая, однако же, не имела ни малейшего сходства с Землей. На ней было легко различить океаны, материки, реки, озера, острова и большую часть других географических объектов, которые никак не соотносились с рельефом Земли, даже принимая во внимание разницу во времени, составлявшую около пятидесяти тысяч лет – что в любом случае не сыграло бы особой роли, за исключением размера полярных шапок.

Каждая карта была снабжена сеткой опорных линий, которые играли роль, аналогичную земным параллелям и меридианам, и располагались друг от друга на расстоянии сорока восьми единиц (в десятичной системе). Эти числа, предположительно, служили лунарианскими единицами угловых величин – поскольку никто так и не смог придумать другого адекватного способа наложить координатную сетку на поверхность сферы. На четвертой и седьмой картах обнаружился ключ – нулевой меридиан, от которого отсчитывались все остальные линии. Линия на востоке имела пометку «528», а ближайшая западная – «48», откуда следовало, что полный круг составлял 576 лунарианских единиц. Система соответствовала как двенадцатеричному методу счета, так и принятому у лунарианцев способу чтения справа налево. На следующем шаге предстояло рассчитать, какую долю поверхности отображала каждая из карт, и собрать из них единый глобус.

Общая схема, впрочем, была вполне понятна. Ледниковые шапки оказались куда больше, чем те, что по современным представлениям имели место на Земле во время плейстоценового оледенения, и местами доходили до широты в 20 (земных) градусов относительно экватора. Большая часть морей в районе экваториального пояса были полностью изолированы друг от друга береговыми линиями и льдом. Множество точек и символов, разбросанных по континентальным массивам в свободном ото льда поясе и – правда, реже – по самим ледяным щитам, скорее всего, обозначали города и поселения.

Когда Хант согласился взглянуть на эти карты, работавшие над ними ученые показали ему напечатанную по краям шкалу расстояний. Если бы они только знали, как преобразовать эти числа в километры, то смогли бы определить диаметр самой планеты. Однако никто не сообщил им о таблицах, которые, по мнению математического отдела, могли содержать коэффициенты для пересчета единиц массы. Возможно, в других таблицах имелась аналогичная информация о расстояниях и единицах длины? В таком случае, если им удастся найти среди бумаг Чарли упоминание его собственного роста, то, просто измерив его, они смогут выяснить, сколько земных метров укладывалось в одной лунарианской миле. Поскольку ученые уже знали примерную величину гравитации на поверхности планеты, это сразу бы позволило им определить ее массу и среднюю плотность.

Но при всей своей увлекательности эти факты лишь доказывали существование неизвестной планеты. Откуда вовсе не следовало, что она была родиной Чарли и других лунарианцев. В конце концов, если человек носит в кармане карту Лондона, это еще не доказывает, что он там родился. Так что в основе всей работы по сопоставлению чисел, полученных из антропометрических данных Чарли, с числами, приведенными на картах и в таблицах, могла лежать одна большая ошибка. Если ежедневник прибыл с планеты, изображенной на карте, а сам Чарли – нет, то система измерений, построенная на картах и таблицах, могла не иметь никакого отношения к единицам, используемым для записи личных показателей Чарли в его документах, так как последние были в ходу на родной планете лунарианцев, но никак не на планете с карт. Ситуация стала крайне запутанной.

Дело осложнялось еще и тем, что никто так и не смог однозначно доказать, что изображенная на картах планета не была Землей. Следовало признать, что она сильно отличалась от Земли по внешнему виду, а попытки соотнести современное распределение материков с континентальными массивами на карте обернулись неудачей. Однако сила тяготения планеты не так сильно отличалась от земной. Возможно, за последние пятьдесят тысяч лет поверхность Земли претерпела куда более радикальные изменения, чем считалось раньше? К тому же доводы Данчеккера по-прежнему имели немалый вес, и любой теории, которая сбрасывала их со счетов, пришлось бы объяснить целую уйму разных фактов. Впрочем, к тому моменту большинство из работавших над проектом ученых уже дошли до состояния, в котором их было сложно чем-либо удивить.

– Получил ваше сообщение. Сразу же отправился к вам, – объявил Хант, когда Лин Гарланд провела его в кабинет Колдуэлла.

Колдуэлл кивнул на одно из кресел напротив его стола, и Хант сел. Колдуэлл мельком взглянул на Лин, которая все еще стояла у входа в кабинет.

– Все в порядке, – сказал он.

Она вышла, закрыв за собой дверь.

Колдуэлл несколько секунд бесстрастно рассматривал Ханта, не переставая барабанить пальцами по столу.

– За последние месяцы вы довольно плотно познакомились с нашей работой. Что думаете?

Хант пожал плечами. Ответ был очевиден.

– Мне это нравится. Работа здесь по-настоящему будоражит воображение.

– А вам, стало быть, нравится, когда работа будоражит воображение, да? – Исполнительный директор кивнул, отчасти самому себе. Казалось, он долгое время о чем-то размышлял. – Что ж, вы видели лишь часть. Большинство людей и не представляют, насколько разрослись КСООН. Все, что вы здесь видите: лаборатории, производственные установки, пусковые комплексы – это далеко не основная часть нашей работы. В первую очередь, мы трудимся на передовой. – Он указал на фотографии, украшавшие одну из стен кабинета. – Прямо сейчас наши люди исследуют марсианские пустыни, управляют зондами в облаках Венеры и ходят по спутникам Юпитера. В Калифорнии у нас есть подразделения, которые занимаются глубоким космосом. Там разрабатывают корабли, по сравнению с которыми «Веги» и даже суда миссии «Юпитер» покажутся простыми катамаранами. Роботизированные космические аппараты с фотонным двигателем, которым предстоит совершить первый прыжок к звёздам. Некоторые из них достигают в длину двенадцати километров! Только подумайте, двенадцати километров!

Хант, как мог, старался реагировать в должной манере. Проблема заключалась в том, что сейчас он толком и не знал, какие манеры считать должными. У всего, что делал или говорил Колдуэлл, имелся свой резон. Но причина для такого поворота в их беседе была отнюдь не очевидна.

– И это только начало, – продолжил Колдуэлл. – Дальше за роботами последуют люди. А потом – кто знает? Это самое крупное предприятие за всю историю человеческой расы: США, Европейские Штаты, Канада, Советы, Австралийцы – они работают над этим сообща. Куда нас заведет это начинание, когда мы его как следует расшевелим? И где остановится?

Впервые со своего прибытия в Хьюстон Хант заприметил в голосе американца хоть какой-то намек на эмоции. Он медленно кивнул, до сих пор не понимая, к чему тот ведет.

– Вы ведь притащили меня сюда не для того, чтобы прорекламировать КСООН, – заметил он.

– Нет, не