Шрифт:
Закладка:
— Ты… ты сыпанул слишком много порошка!
Мужчина передёрнул плечами, но ни капли раскаяния:
— И что? Ты выглядела слишком довольной, пей давай.
И Кива через силу допила всё содержимое. К тому моменту Кенни закончил с чисткой и убрал лохань во вторую комнату. Вернулся, отметил пустой стакан, направился к креслу. Мужчина сел, расслабляясь и выпрямляя ноги. Несколько минут он так и просидел, блаженствуя в тишине и комфорте, потом потянулся рукой к лампе и загасил её. Стало совсем темно. Послышался шорох и Кива подумала, что мужчина снимает сапоги. Неожиданно раздался спокойный голос Кенни:
— Спи и не вздумай выкинуть что-нибудь. Я хочу нормально поспать сегодня.
Девушка ничего не ответила, лишь кое-как сползла в лежачее положение. Лекарство уже начинало действовать: боль притуплялась, жар перестал подниматься к голове, слабость приобрела приятный и убаюкивающий характер. Уже на границе сна Кива успела подумать, что Кенни не лёг к ней на кровать, а пристроился в кресле, вытянув ноги и запрокинув голову, что он, скорее всего, спал так все эти дни. И на этих мыслях девушка уснула.
Аккерман же некоторое время не спал, он размышлял, в который раз за четыре дня, почему не оставил девушку там, где нашёл. Даже отнёс её к знакомому врачу. Самому себе он привык не врать, поэтому сошёлся со своим внутренним голосом в нескольких вещах. Девушка могла пригодиться ему. Кенни помнил её движения, в них был потенциал. Так же ему нравилось то, как девушка менялась под ситуацию, высокий уровень восприятия различных ситуаций, это гарантировало выживаемость. Сам мужчина помнил, как некоторые из семьи не смогли перестроиться под новую реальность. «Кушель…», — вдруг имя сестры всплыло в голове. Он скучал по сестре, сожалел, что не успел. «От Кушель остался только Леви». Сознание сразу, в очередной раз, спросило: «Почему ты не оставил мальчугана? Он сын твоей сестры, он Аккерман». Кенни болезненно поморщился, терпеть не мог этот редко-звучащий голос. Он не хотел племяннику такой же жизни, которой жил сам, пусть Леви вырастет и примет своё решение, он достоин хотя бы этого. «Я научил его выживанию, но не могу навязывать ему такой образ жизни», — этот ответ он проговаривал себе всякий раз, когда вспоминал о юном родственнике. А с девушкой…всё обстояло несколько иначе, та уже прошла грань, и сама жизнь провела её к такому образу существования. К этому он не приложил ни малейшего участия, просто подобрал готовый материал на улице. Хмыкнул: «Материал не совсем правильно, она хищник. Такой же, как и я, только поменьше». Вспомнилось, как дед как-то раз сказал ему, что если спасти волка от смерти, тот станет преданнее любой собаки. «Возможно, это я и увидел сегодня в её глазах. Преданность. Это не помешает». Сам Кенни доверял только себе, но иметь в руках лояльного человека, обязанного тебе жизнью, было как минимум полезно. В том, что девушка не уйдёт, как только сможет ходить, он не сомневался. Да и куда она пойдёт, все её товарищи убиты. В случае обратного просто сам прикончит её, ничего не потеряет. Дальше Кенни решил выбросить все размышления из головы и насладиться сном.
Уроки
На следующий день, когда Кива проснулась, Кенни уже не было в комнате. Исчезли пальто и шляпа, и девушка поняла, что мужчина ушёл в город. Лекарство в увеличенной порции подействовало весьма благотворно. Сон был крепким и освежающим, и девушка чувствовала себя несколько получше. Лежать, впрочем, надоело, и она решила попробовать сесть на край кровати. И спустя минут десять это удалось. Двигалась девушка осторожно, прислушиваясь к сигналам тела, выделяя движения, которые доставляют ей меньше боли. Сидя девушка обратила внимание на тумбу. Дверца, которую она незамедлительно открыла, прятала за собой одну из её старых рубашек и книгу, слегка заляпанную кровью. Находки обрадовали Киву, словно придали ей внутренних сил. Девушка вытащила рубашку, разглядывая её. Это не была любимая её одежда, но безусловно самая чистая из тех, что у неё оставались, наверное, поэтому Кенни и принёс именно её. Выцветший зелёный цвет, слишком большой размер, но девушка надела её, это придало немного прежнего тепла и спокойствия. Взгляд остановился на книге. Кива вспомнила, как сидя в собственной крови, ей стало обидно, что она не успела прочесть ту до конца. Было неприятно оставлять это чудное и новое занятие неоконченным. «У меня будет время её прочесть», — но мысль не обрадовала, скорее, принесла оттенок тоски и боли. Ведь было и то, чего она не успеет больше никогда. Осколки её небольшой семьи. Сейчас эти осколки вонзились ей в душу. Возможно, было бы лучше, если бы она не видела их смерти, но она видела. Это изменило её, она не могла ощущать эту перемену так же ясно как в тот день, когда лежала у себя дома, истекая кровью. Тогда всё казалось таким ясным, чётким, понятным, доступным. Сейчас же такого не было, было лишь что-то новое, к чему стоило стремиться, но в нынешнем состоянии понять всего этого не получалось. Словно смерть, уходя, забрала с собой некий светильник, и дорогу в лабиринте сознания придётся искать по памяти, в темноте. В том, что она найдёт путь к пониманию этой новой части себя, девушка не сомневалась, а вот в том, сможет ли перешагнуть через те воспоминания, сомнения имелись. Кива погрузилась в глубины памяти, не в силах противостоять этому зову. Она помнила, как убежала от Кенни, растерянная и слегка обезумевшая, как бежала к месту встречи, стараясь быстрее попасть к своим товарищам, к столь необходимому теплу. Вскоре она успокоилась и перестала бежать, ладонями стёрла слезы и быстрым шагом направилась дальше. Но вдруг что-то заставило остановиться. Звуки драки, вопли, команды, прорывающиеся сквозь общий шум, и несколько выстрелов. Вместо того чтобы кинуться прочь, девушка, ни секунды не раздумывая, кинулась к зданию, откуда и шли звуки. Тревога, страх за друзей вместе с чувством, что им нужна помощь, направляли её.
То, что она увидела, вывернув с переулка, сразу же выдернуло девушке кусок души. Какую-то её часть, за которую она цеплялась многие годы. Военные в форме, украшенной знакомыми нашивками в виде единорогов, добивали людей на улице. Но одно ей бросилось в глаза, и дальше она могла видеть только это. В этот момент звук словно исчез из этого мира. Она смотрела как кто-то, лицо этого человека она так никогда и не сможет вспомнить,
