Шрифт:
Закладка:
— Как заебал этот…кашель. Кенни, сделаешь одну вещь?
Он слегка вздрогнул, она назвала его по имени, она обратилась к нему с просьбой?
— М?
— Добей… это ужасно уходить так… истекая кровью, чувствуя как… жизнь выходит из тебя.
Он всё так же не произнёс ни слова, но достал нож и стал задумчиво его покручивать. Через какое-то время подошёл и сел на корточки перед ней. Это вызвало у Кивы улыбку, больше походившую на оскал. Сознание всё реже мигало, как свеча, которая вот-вот догорит и погаснет в расплавленном воске. Она не отводила взгляда от его лица, произнесла:
— Посмотри мне… в глаза, так ты будешь помнить меня, ведь я …уже не смогу забыть тебя.
Тот не улыбался и серьёзно смотрел на неё, буквально выполняя её просьбу запомнить её. Смешно, но в этот момент его лицо, без этой привычной улыбки, даже показалось ей добрым. Между ними сейчас было то молчаливое понимание, что и тогда в трактире. Ему не нужно было что-либо сейчас говорить, только слушать, как затихает её разум. Она закрыла глаза, дышать было тяжело, горло саднило, тело пульсировало от боли. Снова взглянула на мужчину, и Киве подумалось, что надо бы перед тем, как он её убьёт, рассказать о том как в той перестрелке наружу вышел инстинкт зверя, как это было естественно и даже прекрасно. Что она смогла понять Кенни, его поведение, его личность, потому что на те минуты когда она увидела смерть своих друзей, она стала зверем, таким же как и сам Кенни. Разве не забавно, что перед исходом осознаёшь свою сущность? Хотелось сказать, что она переступила эту черту в себе и начала, пусть и недолгую, дорогу хищника, и кому как не другому хищнику закончить этот путь. Что не держит на него особой злобы, что даже рада, что именно он заберет её жизнь, такую смерть она предпочитала больше, чем медленное угасание. Но пока девушка думала, как лучше и правильней это сказать, сознание перестало мигать, оно погасло.
Комментарий к Снисхождение.
Хей, кто найдет в этой главе несколько отсылок, тот молодец:3
Становление
С одной стороны пробуждение было вязким и мучительным, а с другой имело странную приятность. Казалось, туловище состояло из боли, но это обстоятельство смягчалось приятными ощущениями, идущими от спины. Какое-то время эти два чувства боролись внутри, и боль победила, не давая сознанию вновь провалиться в сон. А раз разум бодрствовал, то начал требовать вполне логичных ответов. Открывать глаза не хотелось, поэтому Кива полностью сосредоточилась на других ощущениях. Очевидно, что она лежала и лежала на кровати. Постель была мягче её обычного ложа, и именно она дарила эту мягкость, что обволакивала снизу её тело. Девушка так привыкла спать, подложив под голову руку, что не сразу поняла, почему голова чуть возвышается над туловищем. «Подушка. Подушка с кроватью, значит я не дома», — мысли отказывались быстро откликаться, но пока девушка не возражала. С ноющей болью соседствовала и предательская слабость, но раны на животе не стали менее ощущаемыми. Кива сосредоточилась на них, стараясь вспомнить, как они вообще появились на ней. Пока память не дала чёткого ответа, только подкинула звуки выстрелов, бьющегося стекла и, вроде бы, криков. Живот болел чётко в трёх местах, от которых растекалась противная и ноющая боль. Впрочем, восприятие чем-то заглушалось, и девушка поняла, что раны перевязаны. Она хотела было вздохнуть полной грудью, но тупая боль пронзила левый бок спереди. Кива старалась не дышать полной грудью, втягивая воздух часто и понемногу. Пришла к выводу: «Наверное, ребра тоже перевязаны какой-то плотной тканью, она и не позволяет мне полностью вдохнуть». Девушка пошевелила пальцами, никакого отклика неприятных ощущений. Запястья — ничего, локти — ничего, и только на движения плеч и попытки поднять руки вверх бок протестующе начал побаливать. С ногами было и одновременно проще и сложнее, ведь мышцы ног связаны с мышцами живота, в котором было три дырки от пуль и ещё что-то с рёбрами. Но с ногами, как и с руками, всё оказалось в порядке. Пара не особо глубоких царапин, которые не сильно саднили, не давала особого повода для беспокойства. Тишина, никого не было слышно, разве что механическое тиканье. «Часы? Да, пожалуй, это они», — девушка попыталась вспомнить, где она ещё могла слышать это мерило времени. Но вместо этого, память подкинула ей совсем другое. Более полные отрывки прошедших дней: чьё-то лицо под прикладом, грохот перевёрнутого стола, вроде она прыгает в окно, плавающее изображение родного дома, судорожные попытки зажать раны на животе кусками ткани, нечёткая фигура, которая приобрела черты Кенни, и наконец, его лицо серьёзное и спокойное, вглядывающееся ей в глаза. Попытка погрузиться в прошлое вызвала лёгкое головокружение, но зато хоть что-то прояснилось. Во-первых, Кении её не убил, во-вторых перенёс её в другое место. «Тогда где же я?», — любопытство и необходимость вынудили её открыть глаза и осмотреться.
Первым, что она увидела, был выбеленный потолок. Сейчас о его высоте было судить сложно, но было ощущение простора. Кива повернула голову налево, увидела окно в стене, большой стол с лампой и графином, стул, неожиданное кресло, обитое тканью. Дальше ей пришлось перевести взгляд правее, исследуя обстановку. Камин, со следами копоти, комод, на нём стояли часы, дверь. Взгляд упал вправо: ещё одна дверь и почти ничего, только небольшая тумба рядом с кроватью. «Обстановку изучила, теперь займусь собой», — давая себе такую команду, девушка поняла, что не особо и хочет смотреть на себя, но всё же опустила глаза на своё тело. Чувства не обманули её. И раны на животе, и рёбра, и царапины на ногах — всё было аккуратно перемотано, и не какими-то тряпками, а чистыми бинтами. Это шокировало, она давно не видела самих бинтов, а уж тот факт, что они были на ней, просто потрясал. В этом городе такую помощь и лечение могли позволить себе только богатые. Лекари и врачи были большой редкостью под землёй и за свои услуги брали втридорога. Хотя некоторые банды и держали при себе своих костоправов, к ним было так же трудно попасть. Кива обнаружила, что торс оголён,
