— Совсем с этим Лукоморьем дела забросила, — ворчала она себе под нос.

Что делать с полученной информацией и как она поможет найти преступников, Дарья не знала, не лезть же, в самом деле, в подвалы Михайловского замка за пресловутыми сокровищами тамплиеров.

Да ну, чушь какая-то! Следователь Безбрежная никогда не увлекалась кладоискательством, тем более — историческим кладоискательством.

Дарья постучала ручкой по столу, мысли растекались, сложно было сконцентрироваться.

Вот, действительно, может быть, Володя Шестаков прав — и все это совпадение? Мало ли кто и зачем создал эту карту?

У нее, между прочим, два трупа в Ротонде висят, а она тут Кота ученого ищет!

Дарья хихикнула, представив, что она напишет в рапорте полковнику Спиридонову.

Она почесала голову и написала сообщение Шестакову, чтобы он пробил всех собственников дачи во Всеволжском. Может, там что-нибудь интересное отыщется? Создал же этот план кто-то и зачем-то!

Поняв, что на месте от нее сегодня мало толку, она собралась и поехала к куратору выставки Олимпиаде Смирновой, узнать, как прошла экспертиза найденных картин.

Олимпиада Андреевна встретила ее радушно, но в бледных глазках за толстыми очками явно плескался страх перед следователем.

— Добрый день, Олимпиада Андреевна. Есть какая-то информация о картинах, которые мы вам передали? — вежливо поинтересовалась Безбрежная.

— Дарья Николаевна, я вам безмерно признательна. Не только я, весь наш музей рад, что картины нашлись! — восторженно сообщила Смирнова.

— Вы проверили, это подлинники? Это настоящие картины, которые были похищены?

— Да, были проведены все технические и искусствоведческие экспертизы. Это действительно наши картины. Когда мы сможем снова вернуть их на выставку?

— Пока ведется расследование, эти экспонаты являются уликами преступления, потому пока с выставкой подождите. Скажите, все картины в надлежащем состоянии? — поинтересовалась Дарья Николаевна.

— Да, все, кроме Венецианова, вы же знаете, кто-то снял верхний слой с Петра Великого, перерисовал фон, но что интересно, сейчас перед нами настоящий Венецианов — это уже доказано. Это первоначальный облик картины.

— А до этого вы и не сомневались в ее подлинности? — поддела музейного работника Даша.

Олимпиада Андреевна упрямо сжала губы:

— Вы знаете, экспертиза — довольно сложное дело, рассматриваются много параметров. Мы обследовали всю картину в общем, а не каждую деталь — кто же знал, что лицо Петра было перерисовано, — пожала она плечами. — Но сейчас, я могу вас заверить, мы все проверили более тщательно, чем обычно, и теперь точно уверены, что на картине больше дорисовок и перерисовок нет.

— Да, я вас поняла. Скажите, а сейчас можно еще раз взглянуть на Венецианова?

— Конечно, как скажете. Пойдемте, вот только до сих пор не пойму, зачем они этого Антихриста перерисовали?

— Кого, простите, перерисовали? — захлопала глазами Даша.

— Как кого? Петра! Он же Антихрист и есть! Сатана во плоти! Сколько он горя и зла нашему народу принес! — вскинула брови Олимпиада Андреевна.

— Зато какой красивый город построил! — возразила ей Даша.

— Город — это да! Но вот я сомневаюсь, что это его рук дело, но речь сейчас не об этом! Пойдемте к Венецианову.

* * *

Многострадальное полотно Венецианова, которому «посчастливилось» попасть в омут криминальных страстей, в данный момент украшало стену небольшой каморки реставраторов.

Деликатно постучав в дверь, Олимпиада Андреевна, буркнув что-то вроде «здрасти» всем присутствующим, следователя Безбрежную чуть ли не за руку, подвела к картине.

Ну, что сказать?! Даже Дарья, особа очень далекая от искусства, а тем более — от художественного искусства конца девятнадцатого века, и то прониклась фундаментальной и величественной работой Алексея Гавриловича.

Несколько минут она просто молча стояла возле картины, не в силах отвести взгляд от лица царя Петра. Проявившийся на холсте император сейчас намного отличался от холеного слащавого красавчика, который украшал картину совсем недавно.

Величественный царский разворот головы, внимательный, даже несколько брутальный взгляд. Это был царь, но совсем другой царь, не тот, которого привыкли видеть у Венецианова совсем недавно. Фон картины из утреннего нежно-голубого неба сейчас изображал поздние сумерки, на котором четко выделялся силуэт Гром-камня — основания «Медного всадника».

— Вот как интересно — сначала утро было, а теперь закатные сумерки на полотне, — бесшумно подошла к ней куратор Смирнова.

— А вы не знаете конкретное место, изображенное на картине? — негромко спросила Даша.

— Так нет конкретного места, Алексей Гаврилович изобразил собирательный образ — закладка Санкт-Петербурга в мае тысяча семьсот третьего года. Вообще, это единственная картина Венецианова в историческом жанре. Она совсем нехарактерна для творчества Алексея Гавриловича. Не получив академического художественного образования, он отнюдь не был мастером исторической живописи, специализируясь на портрете и сельском жанре, — профессиональным тоном гида-экскурсовода сообщила Олимпиада Андреевна.

— А что заставило его взяться за проект такой ответственности и сложности, не имея для этого необходимого опыта и склонностей? — поинтересовалась Дарья Николаевна.

Ей действительно было интересно, эта картина таила в себе много тайн и загадок, совсем как и проводимое ею расследование.

— Венецианов загорелся идеей писать «Петра Великого» для конкурса, объявленного властями Санкт-Петербурга. Победителю присуждалась премия в восемь тысяч рублей — очень крупная для своего времени сумма. Это могло поправить пошатнувшиеся финансовые дела художника, тратившего все свободные средства на выкуп из крепостной зависимости и обучение художественным навыкам способных крестьян, — не спеша объясняла Смирнова. — Венецианов чувствовал себя очень неуверенно в историческом жанре, он даже обращался к властям с просьбой выдать ему костюмы Петровских времен. Он рассчитывал надеть их на натурщиков и благодаря этому добиться необходимой достоверности. Но получил от монаршей канцелярии отказ. Максимум, который ему позволили, — бегло зарисовать костюмы в хранилище, отчего бархатные камзолы Петра и его придворного выглядят не слишком убедительно. Вот, убедитесь сами.

Следователь внимательно вгляделась в костюмы придворных.

— А это кто изображен рядом с царем? Александр Меньшиков? — спросила она. К сожалению, других сподвижников Петра она помнила очень смутно.

— Да, это, скорее всего, Александр Данилович, светлейший князь. Или кто-то на него очень похожий, — улыбнулась куратор.

— Так конкурс Венецианов все-таки выиграл? Он получил премию? — приглядываясь к картине, спросила Безбрежная.

— Конкурс? А нет, премию Алексей Гаврилович так и не получил, хотя его работа на конкурсе оказалась самой сильной. Комиссия Академии решила никому не присуждать первый приз, — покачала головой Олимпиада Андреевна.

Она немного помолчала, разглядывая картину, а потом заметила:

— Вы знаете, я вот что вспомнила. Современные специалисты неоднократно фиксировали странности этой картины. Во-первых, желто-зеленое небо было выписано совсем не по-венециановски. Во-вторых, удивляли пропорции Гром-камня, позднее он окажется в основании «Медного всадника»: по непонятным причинам на картине он выглядел значительно меньше, чем был в реальности. В-третьих,