Шрифт:
Закладка:
VIII. ЛИТЕРАТУРА
Россия осознавала свою интеллектуальную незрелость. Множество авторов покорно копировали иностранные образцы или переводили произведения, снискавшие славу во Франции, Англии или Германии. Екатерина выделила из своего личного кошелька пять тысяч рублей на продолжение этого экзотического потока; она сама перевела «Белизеров» Мармонтеля. С русским энтузиазмом к обширным предприятиям Рахманинов, тамбовский помещик, перевел сочинения Вольтера, а Веревкин, директор Казанского училища, перевел на русский язык «Энциклопедию» Дидро. Другие переводили пьесы Шекспира, греческих и латинских классиков, Gerusalemme liber ata Тассо.
Гаврила Романович Державин был самым успешным поэтом царствования. Уроженец восточного Оренбурга, с татарской кровью в жилах, он десять лет прослужил в Преображенском полку, видел приход Екатерины к власти, участвовал в качестве офицера в подавлении пугачевского бунта и дослужился до места в Сенате. Отметив, что императрица использовала имя Фелица для благосклонной принцессы в «Принце Хлоре», Державин в знаменитой оде (1782) дал то же имя «богоподобной царице Киргиз-Казахской орды» и просил эту фаворитку «научить меня, как найти розу без шипов… как жить приятно, но справедливо».92 Когда поэт апострофировал Фелицу как ту, «чье перо льет блаженство на всех смертных», он явно восхвалял Екатерину. Когда он упрекал себя в том, что «спит до полудня, курит табак, пьет кофе… и заставляет мир трепетать от моего вида» или предается «роскошным пирам за столом, сверкающим серебром и золотом», все при дворе понимали, что это удар по Потемкину. Державин возносил восторги, восхваляя «императрицу» Фелицу, которая «из тьмы творит свет», никого не обижает, к малым проступкам относится снисходительно, позволяет людям говорить свободно, «сочиняет басни в назидание» своему народу и «учит азбуке Хлора» (внука Александра). И поэт заключил: «Я молю великого пророка, чтобы я мог коснуться праха твоих ног, чтобы я мог насладиться сладостным потоком твоих слов и твоего взгляда. Я молю небесные силы расправить свои сапфировые крылья и незримо охранять тебя… чтобы слава о твоих деяниях сияла в потомстве, как звезды на небе».93 Державин протестовал, что не желает награды за то, что принес столько меда, но Екатерина продвигала его по службе, и вскоре он был так близок к ней, что мог видеть ее недостатки; он больше не писал похвал. Перейдя на более высокий трон, он написал «Оду Божеству», поздравляя его с тем, что он «три в одном» и что он держит небеса в таком хорошем порядке. Временами он обращался к метафизике и повторял доказательство существования Бога, данное Декартом: «Конечно, я есть, значит, и Ты есть».94 Эта ода в течение полувека оставалась непревзойденной по популярности, пока не появился Пушкин.
Денис Иванович фон Визин поразил столицу двумя бойкими комедиями: «Бригадир» и «Малый». Успех последней был настолько полным, что Потемкин посоветовал автору «умереть теперь, или никогда более не писать», т. е. все дальнейшее умалило бы его славу.95 Визин отверг этот совет и увидел, что его пророчество сбылось. В последние годы жизни он путешествовал по Западной Европе и прислал домой несколько прекрасных писем, одно из которых содержало гордое предсказание: «Мы [русские] начинаем, они [французы] заканчивают».96
Самой интересной фигурой в литературе екатерининского царствования был Николай Иванович Новиков. Отчисленный из Московского университета за лень и отсталость, он превратился в человека непрекращающейся интеллектуальной деятельности. В возрасте двадцати пяти лет (1769) в Петербурге он редактировал журнал «Дрон», названный так в противовес периодическому изданию Сумарокова «Трудолюбивая пчела». В живом стиле Новиков нападал на коррупцию, распространенную в правительстве; он осуждал вольтеровскую иррелигию высших классов как разрушительную для нравственности и характера; он превозносил по контрасту то, что, по его мнению, было беспрекословной верой и образцовой моралью русских до Петра Великого. «Старые русские правители как будто предвидели, что с введением искусств и наук самое драгоценное сокровище русских — их нравственность — будет безвозвратно утрачено»;97 И здесь Руссо воевал с Вольтером. Екатерина бросила на «Дрона» недобрый взгляд, и в 1770 году его издание прекратилось. В 1775 году Новиков вступил в масоны, которые в России обращались к мистицизму, пиетизму и росикрусианству, пока их братья во Франции играли с революцией. В 1779 году он переехал в Москву, возглавил университетскую типографию и за три года опубликовал больше книг, чем вышло из нее за двадцать четыре. На средства друга он приобрел еще несколько типографий, создал издательство, открыл книжные лавки по всей России и разнес по свету свое евангелие религии и реформ. Он создавал школы, больницы и диспансеры, а также типовые дома для рабочих.
Когда Французская революция превратила Екатерину из просвещенной в испуганную деспотию, она опасалась, что Новиков подрывает существующий порядок. Она поручила Платону, митрополиту Московскому, изучить идеи Новикова. Святитель доложил: «Молю Всемилостивого Бога, чтобы не только во вверенной мне Богом и Вами пастве, но и во всем мире были такие христиане, как Новиков».98 Подозрительная императрица все же распорядилась заточить Новикова в крепость Шлюссельбург (1792). Там он оставался до смерти Екатерины. Освобожденный Павлом I, он удалился в свое имение Тихвин и провел оставшиеся годы в делах благочестия и благотворительности.
Худшая участь постигла Александра Николаевича Радищева. Посланный Екатериной в Лейпцигский
