А дети продолжают глумиться над своей жертвой, пока та истерично вопит:

— Помоги-и-и-ите, госпо-о-о-оди-и-и!..

Они беспощадны.

Их рты полны слюны, глаза налиты кровью, ярость настолько абсолютна, что вызывает дурноту. Левая нога пожилой женщины выскакивает из сустава, с треском ломаются ребра, нос сворочен на сторону, глаза наполовину вылезли из орбит. Кровь повсюду, как если бы старушка повязала голову красным платком.

Тут Гарри понимает, что они с Багзом бегут во весь дух к этим озверевшим ублюдкам, хоть ему уже понятно, к чему все идет. Поезд вот-вот вырвется из тоннеля, и не успевает хоть кто-то из пассажиров приблизиться к кучке взбесившихся детей, как они, все разом, хватают несчастную и швыряют ее с платформы на рельсы.

Удар…

* * *

Судьбе было угодно, чтобы первой жертвой стала Рут Макколи, бывшая учительница младших классов. Она собиралась отправиться на север, в городок под названием Рай, потому что хотела с недельку погостить у дочери. Когда миссис Макколи видит подъезжающий поезд, ее сердце наполняется радостью от предвкушения встречи с Меган и внуками: это для нее как глоток свежего воздуха, ведь живет она одиноко, как забытая кем-то книга, собирающая на полке пыль.

Когда старушка замечает приближающихся детей, у нее от удивления отвисает челюсть.

Она тоже думает, что это, должно быть, шутка, а может, новая мода такая: что, детишки носят теперь телесного цвета трико в красную полоску?! И вот уже ее хватают, бьют, кусают, царапают, она кричит, а в голове звучит ворчливый учительский голос, который за тридцать лет работы у пыльных классных досок она довела до совершенства: «Они… они не могут! Они пьяны или слетели с катушек? Здесь полно людей! Не при свете дня же…»

В миг ее избивают до состояния бьющегося в агонии куска плоти.

Еще мгновение — и она летит…

В долю секунды приходит понимание, что ее бросили прямо на рельсы перед надвигающимся составом. У миссис Макколи старое и малоподвижное тело: ревматизм, артрит, остеопороз… Она и без избиения едва могла передвигаться. И потому в полете ее руки и ноги не разводит в стороны, кости, мышцы и связки не уравновешивают друг друга, позвоночник не растягивается, а напрягается, как старая резинка, и ломается сразу во многих местах, будто кто-то пнул детскую башню из кубиков, нервные узлы взрываются в белой вспышке чистейшей агонии.

Все это несчастная успевает прочувствовать за миллисекунды до того, как поезд врезается в нее всей своей многотонной громадой. С ноги срывает туфлю, вставная челюсть вылетает изо рта, а глаза — из орбит, и кровь фонтаном вырывается разом изо всех отверстий. Она успевает ощутить удар, его ужасную скорость и тяжесть, а затем — пустота. То, что осталось от Рут Макколи, затаскивает под поезд, несущийся в тоннель.

* * *

— НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕ-Е-Е-Е-ЕТ! — вопит кто-то.

Гарри видит, что кричит женщина в деловом костюме: ее лицо забрызгано кровью старушки. Она вопит, как безумная, да и не она одна. Те же, кто стоит молча, похоже, застыли в шоке.

Гарри уже не мчится к месту трагедии — когда поезд проносится мимо, он ясно видит в окнах размытые лица: кричащие, с глазами навыкате — лица взрослых прижаты к окнам в окружении окровавленных хищных детских рыл.

Это и пригвождает его к перрону.

Не только здесь, на станции, но… и в поезде?

Не успевает эта мысль отпечататься в мозгу, как внимание озверевших мелких ублюдков переключается на других взрослых: они налетают на них, в глазах — жажда убийства, скрюченные пальцы рвут плоть, впиваются в лица, в глотки.

— Чё за нахрен?! — повторяет Саша.

Но Гарри ее не слушает. Кто-то же должен отвечать за эту долбаную станцию. Надо срочно найти копа или типа того.

Багз все еще рядом, и они бегут вдоль платформы — теперь в поисках полицейского или хотя бы техника, что меняет лампочки, да кого угодно, кто за что-нибудь здесь отвечает. На бегу Багз набирает 911.

— Занято! Не, ну ты можешь в это поверить?! — выдыхает он.

Но Гарри верит. Ведь если это происходит не только здесь, если все дети разом вдруг посходили с ума, то на 911 сейчас поступает целое море звонков с истеричными мольбами о помощи.

Они взбегают вверх по лестнице и замечают выступающую из стены билетную будку. Внутри сидит старикан и листает журнал. Адский шум снизу его не беспокоит: в ушах наушники.

— Чем могу помочь, ребята? — спрашивает он, когда они подбегают.

Задыхаясь, Гарри выпаливает:

— Чувак, они убивают! Это не шутка. Срань господня… они как животные!

Кассир подозрительно щурится.

— Вы что, парни, хотите меня разыграть?

— Да нет же! — кричит Багз. — Господи, да спустись вниз, там настоящая бойня!

Тот не верит. Качает головой, переводит взгляд на экраны мониторов — и наконец до него доходит. Старикан в ужасе пялит глаза. Потом вскакивает с кресла, хватает телефонную трубку.

— Я уже звонил 911, — сообщает Багз. — Они не отвечают.

— Ждите здесь, — бросает тот в ответ и исчезает за задней дверью своей будки.

— Ну и чё теперь? — спрашивает Багз.

— У него там, за стеной, служебный проход. Пусть сам взглянет.

— Ну а делать-то чё будем?

Гарри все отчетливее слышит крики снизу.

— Позвони Пику и Саше. Пусть валят сюда.

Багз звонит. Обоим. По нескольку раз.

— Чел, они не отвечают. Просто не берут трубку.

Отчего-то Гарри совсем не удивлен.

* * *

Их стало больше.

Пик не знает, откуда берутся все новые говнюки, но лезут они отовсюду, будто черви после ливня. И кидаются на людей с дикой яростью, царапаясь и кусаясь. Все это кажется гребаной галлюцинацией: малышня нападает на взрослых… да что, черт побери, происходит?! Может, будь на его месте Гарри, тот увидел бы во всем этом некую иронию: людей атакует то, что они произвели на свет собственными чреслами — очень по-франкенштейновски! — но мозг Пика устроен совсем не так, как у Гарри.

Когда на тебя нападают — бей в ответ.

Вот так все просто.

И хотя Саша кричит ему, чтобы он сваливал вместе с ней, Пик кидается в самый центр бойни. Взрослых на платформе меньше, и они явно проигрывают, окруженные роем кровожадной мелкоты. Некоторые сражаются за свою жизнь, хотя большая часть все еще в шоке. Они же просто дети, их нельзя бить, нельзя им причинять вред… это неправильно. Так что взрослые лишь пытаются закрывать свои лица, а дети буквально изничтожают их — уже не только при помощи