он запомнился главным образом тем, что успешно справился с последствиями катастрофических наводнений 1757 г., когда занимал пост подеста Вероны. От своего предшественника он заметно отличался честностью, и даже в худшие дни, которые предстояло пережить Венеции, его неподкупность никогда не ставили под сомнение. Однако в те годы, которые ему предстояло провести, управляя республикой, требовались качества даже более важные, чем честность, – сила, дальновидность, мужество, твердая воля, словом, умение быть лидером. Людовико не обладал ни одним из этих качеств даже в малой степени; читая последние мучительные хроники умирающей республики, невольно задаешься вопросом, не исчезли ли эти качества в Венеции вовсе. Лишь один человек – Франческо Пезаро – с самого начала видел опасность и сделал все возможное, чтобы заставить своих коллег понять, что ждет их впереди; однако он потерпел неудачу, и, когда пришел конец, он тоже оказался колоссом на глиняных ногах.

Третье сословие Франции, провозгласившее себя Национальным собранием 17 июня 1789 г., с самого начала подчеркивало свои мирные намерения, однако позиция европейских монархов вскоре ясно дала понять, что мира не будет. Философия революции оказывала сильное влияние на умы. Она уже распространилась по всей Западной Европе; если позволить этой заразе беспрепятственно распространяться дальше, то вместе с французским пошатнутся и другие троны, и тысячелетние политические основы всего континента окажутся в опасности. К июню 1790 г. представитель Венеции в Турине писал сенату, предупреждая его о тайной французской организации, которая отправила агентов по всей Италии с конкретной целью: распространять революционную пропаганду и стимулировать недовольство властями; а три месяца спустя длинная депеша от посла в Париже Антонио Каппелло подтвердила, что это вовсе не панические слухи. В организацию, писал он, входят некоторые из самых заметных членов Национального собрания – Мирабо, Лафайет и аббат Сийес.

Венеция хоть и была республикой, однако никогда не притворялась левым или эгалитарным государством. Напротив, все ее устройство основывалось на том, что власть находится в руках элиты; и даже несмотря на то, что в последние годы аристократии позволялись ограниченные вливания новой крови, простым гражданам по-прежнему было трудно проникнуть в ее слои – труднее, чем в сословие пэров в Британии или даже во Франции: в обеих странах они всегда были открыты для тех, кто добивался расположения короля богатством, талантами или личными качествами. Для правящих семейств Венеции революционные доктрины были так же отвратительны, как и для самых реакционно настроенных феодальных аристократов в Австрии, Англии или Пруссии. Словом, европейские монархии считали, что Светлейшая республика окажется энергичным, пусть и не очень эффективным союзником в борьбе против безбожия и хаоса, которые они предвидели в будущем.

Их ждало скорое разочарование. Не то чтобы республика недооценивала опасность ниспровержения. Джорджо Пизани и Карло Контарини хоть и были надежно устранены, но осталось достаточно других людей и среди горожан, и среди барнаботти, которые не особенно скрывали свои симпатии к левым убеждениям. Совет десяти и инквизиторы ужесточили контроль. Цензура стала строже, публичные политические собрания запретили, за всеми иностранцами и многими венецианцами установили надзор. Однако, когда в ноябре 1791 г. король Сардинии Виктор Эммануил предложил Венеции вступить в Лигу итальянских государств для сопротивления якобинской угрозе, она ответила, что не считает подобные меры необходимыми: угроза сильно преувеличена, и Венеция вполне в состоянии сама принять разумные меры предосторожности, которые сочтет необходимыми.

Полгода спустя началась война. Австрия первой приняла вызов, вскоре за ней последовали Пруссия и Сардиния. 10 августа 1792 г. толпа парижан ворвалась в Тюильри, перебила швейцарских гвардейцев и принялась искать королевскую семью, которая в самый последний момент укрылась в здании Национального собрания; все это сильно потрясло венецианского посла Альвизе Пизани. Он писал своему другу:

Никогда в жизни не видел я сцены такого ужаса, кровопролития и страха… Толпа ворвалась во дворец в полдень, вооруженная до зубов, таща за собой тяжелую пушку и крича: «Нам нужен король, где король?» Они его не нашли… было много жертв среди гусаров и дворцовой охраны: по подсчетам, от одной до трех тысяч человек убиты. Мое смятение и ужас таковы, что я просто не могу описать развернувшуюся перед моими глазами картину, которая могла бы напугать и самых сильных духом. Из окон моего дома, который сотрясался от ружейной пальбы, я видел реки крови. Представь себе мое положение!

В дом внесли нескольких раненых гусаров, за которыми последовала толпа из ста или более человек. Я приказал запереть двери, но появились вооруженные люди, кричавшие: «Посол, ты укрываешь короля в своем доме, он нам нужен». Тогда я проявил необычайное мужество: вначале отправил перепуганных детей наверх вместе с капелланом, а потом сам отпер дверь, вышел к этой дьявольской толпе и поклялся, что в доме не прячется никто, кроме нескольких раненых. «Входите, друзья! – крикнул я им. – Входите – и убедитесь сами!» В этот миг сам Господь защитил меня. Они мне поверили. Никто не вошел в дом, они все развернулись обратно, продолжая кричать: «Нам нужен король!» Сейчас волнения немного утихли, но надолго ли? Все опасаются еще более ужасных и трагических событий; опасность повсюду… Только представь мое положение и положение моей трепещущей от страха семьи…

Потрясение и в самом деле оказалось для него слишком сильным. Оставив в посольстве своего секретаря, он с семьей бежал в Лондон и оставался там в течение следующих трех лет.

В сентябре 1792 г. король Сардинии предпринял еще одну попытку заручиться помощью Венеции. На сей раз он приглашал ее присоединиться к нему самому и к Неаполитанскому королевству, образовав оборонительную лигу нейтральных государств, в которую, как он надеялся, в конце концов вступят и другие государства Италии. Однако республика вновь наотрез отказалась. Коллегия приняла решение самостоятельно, даже не потрудившись передать вопрос на рассмотрение сената. Члены коллегии указали на то, что Венеция официально объявила себя нейтральной – как же она может вступить в какой-либо союз, пусть даже в тот, который специально создан для сохранения ее нейтралитета? Это был явно слабый аргумент, однако те, кто принимал решение, сделали свой выбор. Их не поколебала даже смерть короля Людовика XVI на гильотине четыре месяца спустя. В Венеции, как и во всех прочих европейских столицах, включая Париж, люди были потрясены и напуганы этой новостью, однако требование разорвать дипломатические отношения с Францией (достаточно мягкая реакция в тех обстоятельствах) сенат отклонил, и Альвизе Пизани продолжал пользоваться своим статусом и титулом и получать жалованье, находясь в безопасном Лондоне. Тем временем французскому представителю в Венеции разрешили поднять республиканский флаг над его дворцом. В феврале 1793 г. монархии предприняли последнюю попытку: