одолеть половину оставшегося пути. Идти через сухой лес было одно удовольствие. Я пощипал брусники и черники, сжевал на ходу шляпку подобранного белого гриба. На привал решил не останавливаться, чтобы не тратить попусту время, тем более, что усталости я пока не чувствовал.

Когда бор кончился, и начался смешанный лес, идти стало гораздо трудней. Приходилось то лезть в заросшие дремучей крапивой низинки, то продираться сквозь кусты, то преодолевать завалы, рискуя подвернуть ногу или напороться на сук. Точно выдерживать направление было практически невозможно: я петлял по лесу, выбирая дорогу полегче. Наконец, взмокший, вывалился из зарослей орешника под открытое небо, упал в траву на краю леса и лежал минут двадцать, тупо глядя на плывущие облака. Потом сел, сменил портянки, глотнул из бутылки теплой воды. Достал карту и компас, прикинул, где нахожусь, наметил ориентир: покореженную ветрами сосну, растущую на долгом склоне лысого холма — где-то в той стороне должна была тянуться старая ЛЭП, которая могла вывести меня на разбитую «бетонку». Надеясь разглядеть стальные опоры, я полез на березу…

Думаю, тогда-то преследователи меня и заприметили.

* * *

Я остановился передохнуть на склоне того самого холма, что служил для меня ориентиром. Сел у теплого ствола сосны, доел щучий хвост, завернутый в лист лопуха, и взялся камнем колоть орехи, которых набрал целые карманы, пока продирался через заросли лещины. Старательно разжевывая лесное питательное лакомство, глянул из-под руки на солнце, прикидывая, сколько времени остается до наступления сумерек. Посмотрел на запад. Да и обмер, заметив движение в высокой траве — далеко у границы леса, из которого я не так давно вышел. Кто это? Чьи горбатые спины раздвигают волнующуюся под ветром траву? Может, всего лишь кабаны рыщут? Или всё же мангусы учуяли мой след и теперь идут сюда?

Я вскочил, спрятался за сосну. Пожалел, что нет у меня какой-нибудь снайперской винтовки: позиция-то отличная. Но движение внизу так и не повторилось, как я ни всматривался, сколько ни ждал. То ли залегли мои неведомые спутники, то ли в лес ушли по моему же следу, то ли скрылись в балке, сплошь заросшей вербой.

Я выдохнул. Попятился, отступая от сосны всё дальше и дальше. Потом повернулся — и побежал.

Страха не было. Я просто уходил от возможной опасности — как можно быстрей и как можно дальше. Когда мне встретился ручей, я двинулся вниз по течению, чтобы сбить возможных преследователей со следа.

Страх пришел позже.

* * *

Увиденное с холма словно подстегнуло меня, и я за остаток дня прошел больше, чем планировал. Но бетонку я так и не встретил — отклонился в сторону. Зато нашел другую дорогу, почему-то не обозначенную на карте. Старое асфальтовое покрытие вспучилось и потрескалось, сквозь него проросли деревца и трава, однако я был рад любому торному пути: все же двигаться по пересеченной незнакомой местности тяжело даже подготовленному человеку. Но через четыре километра дорога резко повернула, и мне пришлось с нее сойти. Уже смеркалось, но я не спешил искать место для ночлега. Мне нужно было оторваться от возможных преследователей как можно дальше, и я остановился только тогда, когда уже не мог разглядеть в сгустившейся темноте пальцы вытянутой руки.

Разводить костер я не решился — мангусы, гули и огры чуют дым за несколько километров. Было бы чуть светлей, я устроил бы себе полноценную лежанку на каком-нибудь разлапистом дереве. Но пришлось ночевать на земле под елью. Я только окружил свое убежище своеобразным забором, используя капроновый шнур — незаменимую в походе вещь. Привязав один конец к стволу гибкой березки на высоте полуметра, я семь раз обошел вокруг места ночевки, закрепляя шнур на деревьях и постепенно поднимая его выше и выше. Получившаяся ограда могла задержать тупого зомби, но твари посообразительней её, конечно, одолели бы, однако при этом обязательно выдали бы себя шумом.

Ночь была тихая. Я спал чутко — как обычно. Просыпался несколько раз — то от далекого тявканья лисицы, то от непонятной возни где-то наверху, то от мышиного писка в изголовье. Под самое утро рядом взревел лось — на этом моя ночевка и кончилась.

Пока не рассвело, я позавтракал, умылся росой и стал собираться в дорогу. Мне еще надо было как-то понять, где я нахожусь. Нет, я не заплутал. Но с пути сбился. Я представлял направление, в котором должен двигаться, но не знал точно, куда выйду.

Когда я начал сматывать свой забор, за ближайшими деревьями с хрустом лопнула ветка. Я замер, медленно стащил с плеча ружье, поправил висящие на поясе ножны с любимым, уже довольно поистершемся мачете. Почему-то я был уверен, что сучок треснул под ногой обращенного. Чувствовать я их научился, что ли?

Он вышел через минуту — здоровенный огр, под три метра ростом. Увидел меня, обрадовано рыкнул и ломанулся напрямик. Если бы не веревки, которые я на свое счастье не успел снять, вряд ли мне довелось бы писать эти строки. Людоед налетел на ограду, запутался в ней. И тут уж я пальнул в него дуплетом — точно в оскаленную морду. Башку как срезало. Я быстро перезарядил ружье, поглядывая по сторонам, уверенный, что огр ко мне пришел не один. Потом подхватил рюкзак и, оставив порванный капроновый шнур висеть на деревьях, бросился в лес.

А безголовый огр всё еще дергался…

* * *

Я бежал и бежал: спотыкался, озирался, оглядывался. Большой лес вдруг кончился, пошли прозрачные перелесочки — в таких я любил собирать подосиновики. Но сейчас мне было не до грибов: я чувствовал, что меня преследуют, буквально затылком ощущал погоню. Страх нарастал, я уже не разбирал дороги — несся, сломя голову, куда ноги несли, и не замечал, что двигаюсь совсем не туда, куда надо бы…

Я свалился в овраг. Чудом не поломал кости. Зато встряхнулся и пришел в себя, убедился, что никто за мной не гонится, что это морок, наваждение.

Только вот неуютное чувство в затылке не уходило — саднило, ныло, тревожило. Очень сложно описать, что я ощущал: в голове была какая-то каша из обрывочных мыслей