class="p">При всей внешней кинематографической привлекательности Васильевки, наиболее трогательные сцены кульминации кукурузной драмы были более интимными и не требовали, чтобы русские становились на колени. Одно из них можно найти в письмах Пола Клэппа. Примерно во время спасения Васильевки Клапп творил то, что считалось чудом, в городе Уральске на восточной окраине Саратовского округа. В воскресенье, 9 апреля, в полдень его пригласили в мэрию на встречу с более чем двумя сотнями представителей детских домов, кухонь, рабочих организаций и местных органов власти.

Избранные делегаты один за другим поблагодарили американский народ за спасение их жизней. Первой выступила маленькая девочка всего восьми лет, за ней последовали несколько мальчиков и девочек. К тому времени, когда заговорили первые взрослые, вся группа плакала, как младенцы. Седовласые мужчины и женщины, маленькие дети, русские, татары, киргизы — все, от врачей и руководителей до фермеров, просто сломались. Когда понимаешь, какие страдания пришлось пережить этим людям, удивительно, что их так тронули обращения этих детей. Я верю, что чувства, которые я видел и слышал, выраженные в воскресенье, являются настоящими чувствами этих бедных людей по отношению к нам. Теперь мне кажется, что мы перевалили их через самый высокий холм.

После потрясения осени 1921 года, когда американцы спустились с неба, и после эмоционального пика весны 1922 года, когда американская кукуруза спасла россиян от объятий смерти, в России возник более устойчивый феномен знаменитости АРА. Оно сохранялось до конца миссии, хотя, похоже, достигло пика летом 1922 года, во время максимальной активности американцев. К тому времени это блюдо ассоциировалось не столько с сырой весенней кукурузой, сколько с блюдами из меню АРА kitchen, а также с продуктами питания и одеждой, медицинской помощью и личной деятельностью сотрудников по оказанию помощи.

Наибольший ажиотаж АРА вызвал в городах и более крупных поселках, где присутствие организации было особенно заметным и где обычно присутствовали американские работники гуманитарной помощи. Даже здесь, как и в самой маленькой деревне, у АРА было мало конкурентов за внимание местных жителей. Джозеф Дрисколл привел некоторые особенности его популярности в Царицыне, в том числе пациентов больниц, разгуливающих погожими днями по маленьким паркам в пижамах АРА — мальчики сравнивают свою одежду АРА с другими — люди выстраиваются в очередь перед пунктами вакцинации АРА в ожидании «укола» противотифозного или противохолерного наркотика — беженцев кормят в бараках, на железнодорожных станциях, повсюду — и, попутно, их знакомят с баней и «уколом». В этом нет сомнений — АРА была крупнейшей на юго-востоке России — о ней говорили больше всего. — и, по большому счету, — самое популярное заведение в России.

Доктор Бабаев из одесского отделения АРА заметил, что «слово «американец» приобрело очарование и вес во всех классах населения»; он был уверен, что «память о работе Американской администрации помощи еще долго будет жить в памяти каждого».

В таких городах, как Одесса, американцы иногда становились объектами навязчивого внимания со стороны жителей, которые слишком долго были заняты разговорами о политике и еде, а именно об избытке первой и дефиците второй. Теперь они могли восхищаться энергией и эффективностью АРА или сплетничать о странном поведении отдельных американцев — о том, как они одевались, пили, курили, водили машину, разговаривали, расслаблялись, заводили романы, — и это помогало отвлечься от мрачных тем и болезненных воспоминаний. Дрисколл, рассматривая местные царицынские «домыслы и спекуляции» об АРА, полагал, что они сами по себе были косвенным благословением для людей, которые слишком долго размышляли о своих собственных проблемах. Пожилые женщины благословляли АРА и приписывали самые фантастические причины, по которым он оказался среди них — дети кричали «АРА» всякий раз, когда видели американца — или автомобиль АРА — старики сбивались в группы и рассказывали друг другу все об АРА — молодым женщинам и мужчинам тоже было интересно.

Как правило, дети, утолив свой голод, демонстрировали самый безудержный энтузиазм. Харрингтон несколько раз проходил мимо маленьких оборванных детей на улице в Екатеринославе, которые, увидев его, подняли одну ногу вверх, чтобы продемонстрировать свои новые «бутинки», и закричали «Ара. Спасибо!» Чуковский, его русская проза, отфильтрованная в переводе АРА, зафиксировала влияние на молодежь Петрограда:

Вскоре в детском языке появилось новое слово «Американица», означающее «набитый до отвала». Дети, возвращаясь домой, тяжело дышали: «Сегодня американцы наелись до отвала». Когда они полностью осваивали свои уроки, они говорили: «Мы знаем наши уроки по-американски». Один парень, восхищаясь мускулатурой своего товарища по играм, описал это как «настоящее американское запястье». ... Стоит ли удивляться, что голодные отцы завидовали быстро полнеющим детям? Мы были пролетариями, но наши отпрыски становились буржуа, которые возвращались домой и хвастались: «Вы ели огурцы и картошку, но сегодня у нас были горячие макароны с какао». Стоит ли удивляться, что каждый ребенок хотел отнести своей матери хотя бы кусочек макарон?

Вместо «ура» дети на улицах Петрограда кричали «Ахра». Фактически, произнесение инициалов АРА как слова с праздничным звучанием было универсальным в России. Новое существительное породило другие грамматические формы, Чуковский перечисляет «Аравцы; Арийцы; Аравский; Арский». Последние две записи являются вариациями прилагательной формы «АРА»; первые две — существительные, используемые для обозначения людей, работающих в организации. В статье «Правды» высказывалось предположение, что американцев называли «аровцами», в то время как их российский персонал был «арийцами». Голдер упомянул другую классификацию: «Какой-то остряк недавно разделил население России на арабов, семитов и антисемитов».

Это звучит как нечто, что могло возникнуть в Киеве, где американцы решили ближе к концу миссии провести конкурс на лучшее эссе об АРА, целью которого было вдохновить местных жителей документировать деятельность организации. Крайний срок подачи заявок — 15 мая 1923 года, а призом были три продуктовых набора, заманчивый трофей даже в те постфаминные дни. Невозможно угадать общее количество присланных эссе; архив АРА содержит пару дюжин, в основном написанных нынешними и бывшими сотрудниками, некоторые на оригинальном русском или немецком языке, другие в приблизительном переводе, и все подписаны кодовыми именами, такими как «Гриб», «Гребень», «Гомо сапиенс» и «Неамериканец».

Учитывая обстоятельства их авторства, эссе на удивление критически относятся к поведению сотрудников службы помощи — как личностей, хотя и не названных по имени, — за их высокомерие, невежество, бесчувственность и холодность. Такая откровенность усиливает доверие к проарабским настроениям, выраженным в эссе, выдающейся общей темой которых является абсолютная мания АРА в Киеве.

«Старая дева» написала: «Слово «АРА» вошло в моду и было у всех на устах».

«Друг Америки» отметил, «что АРА стала «навязчивой идеей» всех, особенно интеллигенции».

«Майский жук» подумал, что сильнее всего это подействовало на киевских детей, для которых когда-то было модно играть в «казнь» или «расстрел», но которые теперь говорили: «Давайте поиграем в американцев».

Эссе передают ощущение наполненного сплетнями разговора в штаб-квартире АРА, где деятельность