Ангелы представляют добрые дела Бога, и это обязательно, но земля полна изъянов, как и наши правители, даже лучшие из них. Таким образом, возникают разногласия относительно воли Бога. И будет война. — Он разделил внутренний круг одной линией. — Этим испытанием Он проверит достоинства наших правителей. Именно война в наибольшей степени отражает острие ножа желаний Бога, ведь война есть стержень, благодаря которому появляются и исчезают империи.

Если бы только сила, не смягченная честью или милосердием, определяла победителя, то никакой победы не было бы, потому что воля Бога не может быть явлена посредством той силы, что значительнее другой. Любит ли Бог кошку больше, чем мышь? — Камарис мрачно тряхнул головой и обратил внимательный взгляд на свою аудиторию. — Вы слушаете?

— Да, — быстро ответил Саймон.

Джеремия лишь кивнул, он все еще вел себя как немой.

— Итак, все ангелы — за исключением Того, Кто Бежал, — послушны Богу, потому что Он безупречен, всезнающ и всемогущ. — Камарис сделал несколько отметок на внешнем круге, обозначавших ангелов, догадался Саймон. На самом деле он чувствовал некоторое смущение, но бо`льшая часть того, что говорил рыцарь, казалась ему понятной, поэтому он старался все запомнить и ждал, что Камарис скажет дальше. — Однако, — продолжал Камарис, — правители людей, как я уже упоминал, имеют недостатки. Они грешники, как и все мы. Таким образом, хотя каждый рыцарь верен своему господину, он также должен быть верен Правилам Рыцарей — законам сражений и поведения, чести, милосердия и ответственности, — а они одинаковы для всех рыцарей.

Старый рыцарь провел прямую линию через внутренний круг, перпендикулярно предыдущей.

— Так что не имеет значения, какой из земных правителей одержит победу; если рыцари останутся верны Правилам, сражение будет выиграно по закону Бога. И оно станет справедливым отражением Его воли. — Камарис вновь устремил на Саймона пристальный взгляд. — Ты меня услышал?

— Да, сэр. — На самом деле Саймон понял далеко не все, но рассчитывал, что сможет потом подумать и разобраться.

— Хорошо. — Камарис наклонился и тщательно вытер измазанный землей деревянный клинок, как если бы держал в руке Шип, и вернул его Саймону.

— А теперь в точности как священник должен донести волю Бога до людей в достойной и приятной форме, так и рыцарям следует добиваться исполнения Его желаний. Вот почему война, хотя она ужасна, не может становиться схваткой между животными. Вот почему рыцарь — это не просто сильный воин на коне. Он наместник Бога на поле сражения. Схватка на мечах есть молитва, парни, — серьезная и печальная, однако еще и радостная.

Однако он не выглядит очень радостным, — подумал Саймон. — И в нем есть нечто от священника.

— Вот почему ты не превращаешься в рыцаря по окончании бдения и хлопка меча по плечу, как человек не может стать священником, если будет ходить с книгой Эйдона из одного конца деревни в другой. Необходимы занятия, причем постоянные. — Он повернулся к Саймону: — Возьми свой меч, юноша.

Саймон повиновался. Он заметил, что Камарис на ладонь выше него, что было необычно. Саймон привык к тому, что все остальные заметно ниже.

— Ты держишь меч, как дубину. Разведи руки вот так.

Длинные руки рыцаря легли на руки Саймона. Пальцы Камариса были сухими, жесткими и такими грубыми, словно рыцарь всю жизнь трудился на земле или строил каменные стены. Внезапно, благодаря его прикосновению, Саймон осознал огромность опыта старого рыцаря, понял, что он не просто легенда во плоти или пожилой мужчина, полный полезных знаний. Саймон почувствовал годы тяжелой, мучительной работы, неисчислимые и часто нежеланные схватки с оружием в руках, пока Камарис не стал самым могучим рыцарем своего века, все это время, понял Саймон, получая от них не больше радости, чем добрый священник, вынужденный осуждать невежественного грешника.

— А теперь почувствуй, как ты его поднимаешь, — сказал Камарис. — Почувствуй силу своих ног. Нет, ты потерял равновесие. — Он заставил Саймона сдвинуть ноги. — Почему башня не падает? Потому что ее центр тяжести находится над основанием.

Скоро Саймон и Джеремия начали напряженно работать. Полуденное солнце быстро двигалось по небу, и ветер стал ледяным по мере того, как приближался вечер. Старик показывал им все новые и новые движения, постепенно увлекся, и в его глазах появился блеск.

К тому моменту, когда Камарис их отпустил, наступил вечер, и чаша долины наполнилась кострами. Все люди принца сумели за день преодолеть водную преграду и с восходом солнца могли отправиться дальше. Жители Нового Гадринсетта разбили временный лагерь и теперь наслаждались поздним ужином или бесцельно разгуливали в темноте. Над долиной повисло ожидание, столь же реальное, как сумерки. Немного похоже на Промежуточный мир, — подумал Саймон, — место, предшествующее раю. Но еще и аду, — продолжал размышлять Саймон. — Мы не просто путешествуем, мы направляемся на войну… или нас ждет нечто похуже.

Они с Джеремией шли молча, раскрасневшись от упражнений, но пот на их лицах быстро становился холодным. Мышцы Саймона приятно болели, однако опыт подсказывал, что завтра он будет чувствовать себя намного хуже, в особенности если проведет весь день верхом. Он вдруг кое-что вспомнил.

— Джеремия, ты был сегодня у Искательницы?

Юноша раздраженно посмотрел на Саймона.

— Разумеется. Я же обещал.

— И все же я намерен сам о ней позаботиться, — сказал Саймон.

— Ты мне не доверяешь? — осведомился Джеремия.

— Конечно доверяю, — поспешно сказал Саймон. — Но ты тут ни при чем. Помнишь, что сказал сэр Камарис о рыцаре и его лошади?.. Его слова заставили меня подумать об Искательнице. — Кроме того, Саймону хотелось немного побыть одному, чтобы обдумать вещи, которые он услышал от Камариса. — Ты ведь понимаешь, правда?

— Да, наверное. — Джеремия нахмурился, однако не выглядел огорченным. — А я найду что-нибудь поесть.

— Тогда встретимся позже у костра Изгримнура. Я думаю, Санфугол будет петь песни.

Джеремия направился в сторону самой занятой части лагеря, к палатке, которую утром поставили они с Саймоном и Бинабиком. А Саймон зашагал к склону холма, где находились стреноженные лошади.

Вечернее небо окрасилось в туманный фиолетовый цвет, но звезды еще не успели появиться. Когда Саймон в густевших сумерках пробирался по сырому склону, он пожалел, что на небе нет луны. Один раз он поскользнулся, упал и громко выругался, испачкав руки и штаны, которые и без того стали довольно грязными после уроков Камариса. Сапоги у него окончательно промокли.

Из темноты ему навстречу спускался Фреосел, который уже успел позаботиться о своей лошади и жеребце Джошуа, Виньяфоде. Фреосел занял место Деорнота, во всяком случае, когда речь шла об уходе за лошадьми, и прекрасно справлялся со своей новой ролью. Фальширец однажды сказал Саймону, что он родился в семье кузнеца, и в это Саймон легко