Я много и часто разговаривал с ним, но больше из любопытства, чем из выгоды. Если бы я ему поверил, в моем королевстве все было бы перевернуто вверх дном; законодательство, администрация, финансы — все было бы перевернуто, чтобы освободить место для непрактичных теорий… Тогда, открыто обращаясь к нему, я сказал: «Месье Дидро, я с величайшим удовольствием выслушал все, что внушил мне ваш блестящий интеллект. Со всеми вашими высокими принципами можно было бы делать прекрасные книги, но очень плохой бизнес…Вы работаете только на бумаге, которая выдерживает все;…а я, бедная императрица, работаю на человеческой коже, которая раздражительна и щекотлива в другой степени»… В дальнейшем он говорил только о литературе.40

Когда ей попались некоторые его заметки «О наставлениях ее императорского величества… для составления законов», она описала их (после его смерти) как «истинный лепет, в котором нельзя найти ни знания действительности, ни благоразумия, ни проницательности».41 Тем не менее она наслаждалась его оживленной беседой и разговаривала с ним почти каждый день во время его долгого пребывания.*

После пяти месяцев экстаза в ее дружбе и дискомфорта при ее дворе Дидро отправился на родину. Екатерина приказала построить для него специальную карету, в которой он мог спокойно отдыхать. Она спросила его, какие подарки она должна ему послать; он ответил, что никаких, но напомнил ей, что она еще не сдержала обещания возместить ему расходы на поездку; он подсчитал, что они составляют пятнадцать сотен рублей, она дала ему три тысячи и дорогой перстень и назначила офицера для сопровождения его в Гаагу. По возвращении в Париж он с благодарностью отозвался о ней.

Екатерина не стала сближаться с Руссо, который был болезненно противоположен ей по темпераменту и идеям. Но она поддерживала Мельхиора Гримма, поскольку знала, что его «Литературная корреспонденция» доходит до влиятельных европейцев. Он сделал первый шаг, предложив (1764) посылать ей свои периодические письма; она согласилась и платила ему пятнадцать сотен рублей в год. Впервые он увидел ее, когда отправился в Петербург (1773) в свите принца Гессен-Дармштадтского, чтобы присутствовать на свадьбе сестры принца с великим князем Павлом. Екатерина нашла его гораздо более реалистичным, чем Дидро, и очень полезным в плане информации обо всех аспектах парижского мира, который очаровал ее своей литературой, философией, искусством, женщинами и салонами. Она приглашала его побеседовать с ней почти каждый день в течение зимы 1773–74 годов. Об этих встречах она писала Вольтеру: «Беседа с мсье Гриммом доставляет мне удовольствие; но нам так много нужно сказать друг другу, что до сих пор наши беседы отличались скорее нетерпением, чем порядком или последовательностью». В пылу этих бесед ей неоднократно приходилось напоминать себе, что (по ее словам) она должна вернуться к своей gagne-pain — зарабатывать на хлеб, занимаясь государственными делами.43 Гримм вернулся в Париж, пропитанный энтузиазмом по отношению к Екатерине как к «питанию моей души, утешению моего сердца, гордости моего ума, радости России и надежде Европы» 44.44 В 1776 году он снова посетил Петербург и в течение года виделся с ней почти ежедневно. Она умоляла его остаться и руководить реорганизацией образования в России, но он тосковал по Парижу и госпоже д'Эпинэ. Екатерина не ревновала; когда она узнала, что госпожа д'Эпинэ находится в затруднительном финансовом положении, то с деликатной непрямотой послала ей достаточно средств, чтобы удовлетворить ее потребности.45 С 1777 года Гримм служил агентом Екатерины во Франции для приобретения произведений искусства и выполнения конфиденциальных поручений. Его дружба с Екатериной продлилась до самого ее конца.

Каковы же были результаты этого флирта между самодержавием и философией? В той мере, в какой она культивировала философов в качестве своих пресс-агентов во Франции, политический эффект был нулевым; французская политика, а следовательно, и французские историки, оставались горько враждебными к России, которая мешала французским целям в Восточной Европе. Но ее восхищение героями французского Просвещения было искренним, начавшись задолго до ее прихода к власти; если бы это было жеманством, она не выдержала бы столь длительного противостояния с Дидро и Гриммом. Ее связь с французской мыслью помогла европеизировать грамотную Россию и изменить западный взгляд на нее как на колоссальную скотину. Многие русские последовали примеру Екатерины, переписывались с французскими писателями и ощущали влияние французской культуры, нравов и искусства. Все большее число русских посещало Париж, и хотя многие из них проводили время в сексуальных приключениях, многие посещали салоны, музеи и двор, читали французскую литературу и философию и привезли с собой идеи, которые подготовили всплеск русской литературы в XIX веке.

IV. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ

Вряд ли можно сомневаться в благих намерениях Екатерины в первые годы ее правления.

В ее экземпляре «Télémaque» Фенелона были найдены эти резолюции:

Изучайте человечество, учитесь пользоваться людьми, не отдаваясь им безоговорочно. Ищите истинные заслуги, пусть даже на другом конце света, ведь обычно они скромны и уединенны.

Не позволяйте себе стать добычей льстецов; дайте им понять, что вам не нужны ни похвалы, ни угодничество. Доверяйте тем, кто имеет смелость противоречить вам… и кто больше дорожит вашей репутацией, чем вашей благосклонностью.

Будьте вежливы, гуманны, доступны, сострадательны и либерально настроены. Не позволяйте своему величию мешать вам снисходительно и доброжелательно относиться к маленьким и ставить себя на их место. Следите за тем, чтобы эта доброта не ослабляла ваш авторитет и не уменьшала их уважение… Откажитесь от всякой искусственности. Не позволяйте миру загрязнить вас до такой степени, чтобы вы утратили древние принципы чести и добродетели.

Клянусь Провидением, что эти слова будут запечатлены в моем сердце.46

Она усердно информировала себя по всем важным вопросам и написала подробные инструкции по тысяче тем — от подготовки армии и промышленных операций до туалета ее двора и постановки опер и пьес. Один из ее самых ранних и наименее дружелюбных биографов сказал:

Честолюбие не угасило в душе Екатерины пылкой жажды удовольствий. Но она умела отказываться от удовольствий, переходить к занятиям самым серьезным, а к делам государственным — самым неутомимым. Она присутствовала на