Не мог. Достаточно того, что после того, как Иисус рассказал о Своих страстях, сказано: «Но они не поняли этого слова, и оно было сокрыто от них, чтобы они не поняли его; и они боялись спросить Его о сем слове».

Марк не нуждался в таком контрасте. Чужая рука передала ему уточнение Луки и вставила его в свое письмо: «но они не поняли этого слова и боялись спросить его». Матфей избавил позднего глоссатора от хлопот, переведя вопрос в духовную плоскость и написав: «и они весьма опечалились.

Лука настолько укрепился в своей концепции контраста, что помещает одно и то же замечание в широком смысле и почти дословно как после второго, так и после третьего, хотя именно у него Иисус ссылается на пророчества пророков. Если Иисус мог напомнить ученикам о пророчествах, т. е. сослаться на догму, как он это делает здесь, т. е. как это может сделать христианский проповедник, то ученики должны были знать, о чем он говорит. Марк включил пророчества ВЗ в речь самого Иисуса и поэтому, помимо всего прочего, еще не думал о распятии, как это имел смелость сделать Матфей. Он говорит лишь о том, что Его передали, бичевали, издевались и оплевывали.

Мы переходим к Матфею.

4. Монета во рту рыбы.

Вручение Петру ключей от Царства Небесного и возведение его на скалу, на которой должна покоиться Церковь, уже потому, что они слишком поверхностно вписаны в структуру первоначального Евангелия, вырваны оттуда, где им и место.

Прежде чем мы перейдем от послания богача к третьему пророчеству Иисуса о Его страданиях, пройдет еще слишком много времени: но и здесь нам будет очень легко устранить интерполированную притчу о динариях.

Что касается второго пророчества, то здесь нам остается только устранить злоумышленника, который хочет остановить продвижение интереса к слишком живому контрасту, принадлежащему ему. Излишнее расширение заключения мы отсечем позже, чтобы восстановить правильную меру исходного представления. Этим нарушителем является чудо монеты во рту рыбы.

Матфей говорит, что во время путешествия по Галилее Иисус рассказал ученикам о будущих страданиях, но евангелист не говорит, что Иисус путешествовал «по Галилее» с намерением идти прямо в Иерусалим, не говорит, что Иисус инкогнито путешествовал по Галилее и объяснял ученикам поразительный характер этого путешествия, указывая на будущие страдания. Он ничего не говорит обо всем этом, потому что по прибытии компании в Капернаум хотел дать Господу еще одну возможность совершить необыкновенное чудо. Если люди, требовавшие подати, должны были наставлять Петра и его учителя, то Иисусу не разрешалось путешествовать инкогнито. Но если Иисус не путешествовал инкогнито, если Он не проходил «через» Галилею, чтобы увидеть путь за пределы провинции, то это пророчество не мотивировано: Если спор учеников о старшинстве происходит не в том путешествии, в котором Иисус рассказывал о своих страданиях, то две стороны контраста вырываются из своего напряжения, и если Матфей, совершив чудо со статуей, не может удержаться, чтобы не сказать, что в тот день ученики подошли к Иисусу с вопросом, кто из них «поэтому» больше, то ущербность ребячества учеников становится чрезмерной. Но Марк все же настолько сдержан, что представляет дело так, будто Иисус спросил учеников о том, что они обсуждали в пути, и поскольку они молчали из стыда, то он, благодаря своей проницательности, разглядел их отношение и узнал об их ссоре. Лука еще сохранил этот удивительный штрих и не отрицает того поступка, который доказал Марк, говоря, что Иисус видел помышления их сердец; но Матфей, которому пришлось формировать новый переход после интерполированного эпизода про монеты, сформировал его настолько плохо, что позволил ученикам бесстыдно предстать перед Господом с их находчивым вопросом, и это даже тогда, когда он позволил им спросить: «Кто же больше?», он вынужден выдать, что этот вопрос связан с чем-то предыдущим. Только он так неловко оформил эту аллюзию на что-то предыдущее, что теперь кажется, будто Иисус раньше дал ученикам-детям вполне обоснованное объяснение их вопроса. Нам остается только распознать эту путаницу и собрать воедино то, что принадлежит друг другу, чтобы разрушить эпизод с монетой.

Вопрос о том, является ли налог, который Иисус просит заплатить, римским налогом или обычным храмовым налогом, больше не должен подниматься. Когда Иисус приходит домой и упреждает Петра вопросом, взимают ли «цари земные» проценты со своих детей, и когда Петр отвечает: скорее с чужих, и добавляет: поэтому сыновья свободны, ясно, что он хочет сделать вывод из обычая «земных» царей, как «небесный» царь также относится к своим детям. Иудейский народ ведет себя как кучка чужих и принятых слуг по отношению к небесному царю, детей которого находят Иисус и Его ученики.

Матфей развил эту историю из более поздней точки зрения, которая стала возможной только позднее, согласно которой Иисус и его последователи считались истинными детьми Бога, а иудеи — рабами, которых Иегова мог, если бы захотел, также снова забрать. Четвертый евангелист заимствовал эту точку зрения у Матфея, но сильно запутал свою трактовку, развив определение рабства еще дальше, не отделив точно и четко это дальнейшее развитие от той формы, в которой он нашел его в Писании своего предшественника.

Матфей в этом самом месте сформировал чудо совсем не к месту, ибо очень плохо тому, кто только что исповедовал, что должен страдать, если он находит момент божественного пира слишком развратным, а соблюдение его — неприличным. Это то самое противоречие, в которое впал выше Матфей, переписав первое пророчество Иисуса о своих страданиях Марку: ведь если Мессия должен страдать и если он требует от своих безграничного самоотречения, то очень некстати было вручать Петру ключи от Царства Небесного и вообще узаконивать иерархическую гордыню.

Но в любом случае, даже в отрыве от окружения, тенденция этого рыбного анекдота — недостойная. Недостойно, по крайней мере, то, как возвышенный человек оспаривает обязанность платить проценты, отрицает ее за себя и за своих, снова признает ее, выплачивая проценты, но, кланяясь, одновременно пытается добиться признания своего возвышения забавно-ироничным способом выплаты процентов.

5. Происхождение пророчеств Иисуса о Его страданиях.

Если нам удалось восстановить первоначальное сообщение, то наступил и его последний час.

Вайс утверждает, что «сцена между Иисусом и Петром», последовавшая за первым пророчеством, была, как он выражается, несколько массивной, «взята репортером непосредственно из уст этого ученика» и что она «является мощным аргументом против любых сомнений в фактической точности подобных пророчеств из уст Иисуса». «Но что касается этих пророчеств, которые — мы можем