Мессии пророков, и отчасти правильно говорить, что «ветхозаветное понятие Царства Божия было преобразовано и одухотворено» в Новом Завете; но если политическая ярость пророческого Мессии и прекрасное материальное украшение ветхозаветного Царства Божия были удержаны от общины, то все это было удержано лишь в том смысле, что в будущем все эти прекрасные вещи вернутся. В будущем борьба Царства Небесного с миром снова будет политической — и в завершившемся становлении Царства Небесного не обойдется без прекрасных материй и материального, очень чувственного чуда. Но нам даже не нужно заглядывать так далеко в будущее, ибо Иисус уже сейчас творит чудеса, настолько сильные и поразительные, каких только пророк мог ожидать от своего Мессии. Религиозное сознание не может обойтись без материализма чудес, потому что, даже сделав дух своим девизом, оно все равно не знает настоящего духа, духовного посредничества.

Как в целом и в большом масштабе, так и в малом масштабе правильное представление об этой взаимосвязи спасает нас от многих мучений и избавляет от необходимости превращать Иисуса в слишком умного в конечном счете человека, которому ум опять-таки ничем не помогает и которого постоянно преследует образ ужаса, от которого он хотел бы убежать. Так, Марк сообщает, что Иисус сразу же, как только Петр сделал это признание, запретил ученикам рассказывать о нем кому-либо. Богословы и апологетические критики говорят, что Он не хотел отвечать на ожидания и представления иудеев о Мессии. Об образе ужаса, который якобы всегда был у Иисуса за спиной! Было ли это свидетельством якобы «нежелания войти», когда Иисус творил чудеса, которые вряд ли мог представить в своем воображении какой-либо пророк?

Разве это человек, настоящий человек, который стремится примириться с образом ужаса, который, по его мнению, преследует его только так, что он бежит от него и не хочет даже называть его по имени? Не является ли долг человека преследовать такие растения и разрывать их на куски перед лицом других? И разве так следовало наставлять учеников, впервые признавших и исповедовавших Его Мессией, о том, каким Он был, когда Он не знал, что сказать по этому поводу, кроме того, что они не должны говорить об этом никому?

Иисус запрещает ученикам говорить об этом другим, потому что так хочет прагматизм Евангелия, потому что вера людей должна возникнуть только позже, так, как мы это видели. Лука, к рассказу которого мы еще обратимся,

6. Свидетельство Луки.

Лука связывает этот запрет с последующими словами Иисуса о том, что «Сын Человеческий» должен пострадать, представляя дело таким образом, что Иисус имеет в виду, что Его предстоящие страдания — это причина, по которой они не должны никому предавать Его мессианское величие, как будто такое можно спрятать под бушель! Но Лука менее всего был способен прояснить для себя тот туманный намек на связь, который, как ему казалось, он здесь услышал, Лука, который в данный момент был способен на безрассудство, заставив толпу из семидесяти человек изгонять бесов именем Господа. Отметим лишь, что, согласно прагматизму первоисточника, признание Иисуса Мессией было необходимо именно для того, чтобы наступил час Его страданий, что Лука, переведя свой рефрен в третичный, упустил немаловажное замечание Марка о том, что Иисус теперь стал открыто и без обиняков говорить о необходимости Своих страданий, и что именно в сочинении Марка слово «страдания» занимает свое исконное и уместное место в качестве контраста со светом, в котором Господь предстал перед учениками, и с «плотским» желанием Петра избавить Учителя от страданий. У Матфея слова: «Не дай Бог, Господи! не будет тебе!» складываются в то, что Иисус оборачивается, грозит Петру и говорит: «Отойди от Меня, сатана, ты Мне противен! Матфей добавляет — вы думаете не о том, что Божие, а что человеческое: Лука опустил эту сцену и лишил следующую речь Иисуса, которую он, тем не менее, приписывает Марку, — речь о необходимости страдать даже Его последователям, — следующего мотива.

О том, что он пропустил промежуточный элемент, должен сказать сам Лука, когда он оформляет переход к этой речи ремаркой: «Но сказал всем», ремаркой, которая имеет место только тогда, когда предшествуют переговоры с отдельным человеком.

Приходится признать, что Лука, когда он туманно говорит, что Иисус говорил со всеми, отчасти восполняет небольшой недосмотр Марка. Оригинальный евангелист добавил к своему рассказу, что после вопроса Иисуса о том, за кого Его принимают ученики, появляется Петр, что он снова появляется, когда Иисус говорит о Своих страданиях, что когда Петр схватил Его силой и заговорил с Ним, Иисус поворачивается и смотрит на всех учеников, укоряя Петра сатаной, и что, наконец, Он призывает народ прийти и послушать изречения об обязанностях истинных последователей страдающего Мессии. И все же мы должны думать о том, что Иисус совершенно один со своими учениками, когда спрашивает их о мнении народа, один с учениками, которым он только что провозгласил необходимость своих страданий и которым он запретил публично говорить о своем мессианском достоинстве, когда говорит, что его последователи должны взять свой крест. Что понимала толпа о кресте или даже о необходимости страдания, если до этого она ничего не слышала о страданиях Мессии? Откуда взялась толпа, ведь до сих пор Иисус считался наедине с учениками? Марк ошибся, внезапно представив себе толпу, так как подумал, и правильно, что в толпе он видит только толпу верующих, которым сейчас предстоит слушать проповедь — следующие изречения слишком общие, чтобы не быть услышанными всеми.

Он ошибался, но Лука ошибался еще больше, когда писал: Иисус говорил со всеми, и когда он, тем не менее, опустил переговоры с Петром. Матфей несколько уменьшил то увеличение, которое внес в свой отчет Марк, когда после диалога Иисуса с Петром он отмечает, что Господь говорил ученикам следующие изречения.

Для тех, кто, подобно создателям завесы, озабочен довольно полным прагматизмом и везде ищет довольно грубую, реальную и осязаемую историю, Лука может показаться, что он готовит настоящую радость сердца тем, как он соединяет здесь рассказы. Мало того, что он так тесно связывает вопрос о голосе народа с отправкой и возвращением учеников, что кажется, будто Иисус хочет расспросить своих миссионеров о впечатлениях, которые они приобрели во время путешествия, — ведь не успели они вернуться, как Иисус уже кормит народ, И, удалившись от них в уединение для молитвы, Он спрашивает учеников, что они думают о Нем — но связь еще более тесная, поскольку если мы только что говорили о толпах, то