Шрифт:
Закладка:
Теперь перед ним открывались почти все двери; почти каждая именитая хозяйка приглашала его; дюжина женщин, умилившись его красивым лицом, порхала вокруг него, надеясь завлечь молодого льва в свои разнообразные чары. Их не отталкивала его репутация сексуального прожорливого мужчины, а его титул лорда позволял считать его ценным призом для тех, кто не знал его долгов. Он наслаждался их вниманием, с готовностью возбуждаясь от их таинственного излучения. «Есть, — говорил он, — что-то очень смягчающее для меня в присутствии женщины — какое-то странное влияние, даже если человек не влюблен в нее, — которое я не могу объяснить, не имея очень высокого мнения об этом поле».13 Несмотря на весь свой скептический ум, он снова и снова поддавался магниту, которым каждая здоровая женщина является для любого здорового мужчины.
Одной из первых его завоевательниц была леди Кэролайн Лэмб (1785–1828). Дочь третьего графа Бессборо, она в двадцать лет вышла замуж за Уильяма Лэмба, второго сына лорда и леди Мельбурн. Прочитав «Паломничество Чайльд Гарольда», она решила встретиться с автором; но когда ее представили ему, она испугалась и быстро отвернулась от него как от «опасного знакомого». Отказ стимулировал его; когда они встретились снова, «он попросил разрешения увидеться со мной». Он пришел. Она была старше его на три года и уже матерью; но она была приятна и благоухала, к тому же она была наследницей большого состояния. Он приходил снова, почти каждый день. Ее муж, занятый своими делами, принимал его как британский эквивалент итальянского cavaliere servente. Он нравился ей все больше и больше; она приходила в его комнаты, открыто или переодевшись пажом; она писала ему страстные любовные письма. Некоторое время его температура росла вместе с ее темпераментом, пока он не предложил ей сбежать;14 Но когда ее мать и муж увезли ее в Ирландию (сентябрь 1812 года), он с готовностью смирился и вскоре был втянут в связь с леди Оксфорд.
На фоне таких экзальтаций Байрон сохранял некоторую стабильность, быстро написав беглым стихом серию восточных историй о приключениях, насилии и любви. Они не претендовали на величие; это были романтические фантазии, повторяющие путешествия поэта по Албании, Эпиру и Греции; они не требовали особых раздумий от автора и никаких от читателя, и продавались очень хорошо. Сначала вышла «Гиаура» в марте 1813 года; вскоре, в декабре, «Абидосская невеста», шесть тысяч экземпляров которой были раскуплены за месяц; еще лучше — «Корсар» (январь 1814 года), который потряс все прецеденты, продав десять тысяч экземпляров в день публикации; затем «Лара» (1815) и «Осада Коринфа» (1816). Издатель собрал свои гинеи и предложил долю Байрону, который, гордый как лорд, отказался брать плату за свои стихи.
Даже сочиняя эти истории о лихих разбойниках, автор уставал от своей беззаконной жизни. Он не мог продолжать баловаться, пока не истощит свое здоровье, прием и средства. Они с Хобхаузом поклялись избегать брака как тюрьмы для духа и плоти; теперь он размышлял, не является ли брак необходимым причалом для желаний, которые, вырвавшись на свободу, могут погубить не только человека, но и само общество. Он чувствовал, что его могут убедить отказаться от свободы ради стабильности и спокойствия или ради более надежного заработка, чем тот, который могло обеспечить его разрушающееся аббатство.
Аннабелла Милбэнк, казалось, отвечала всем его требованиям. Она обладала красотой и образованностью и была единственным ребенком в семье с солидным состоянием. Когда он впервые встретил ее 25 марта 1812 года в доме ее тети, леди Мельбурн, он был приятно поражен: «Черты ее лица были мелкими и женственными, хотя и не правильными. У нее была самая прекрасная кожа, какую только можно себе представить. Ее фигура была идеальной для ее роста, и в ней была простота, уединенная скромность… которая меня очень заинтересовала».15 Он не заговорил с ней, так как каждый ждал, что инициативу проявит другой. Но она тоже была заинтересована, так как в своем дневнике и письмах уделила некоторое время анализу его характера: «Язвительность духа… инакомыслие, жестокость его презрения….. Искренний и независимый…. Говорят, что он неверный, и я считаю это вероятным, исходя из общего характера его ума. Его поэма [Чайльд Гарольд] достаточно доказывает, что он способен на благородные чувства, но он удручает своей собственной добротой».16 Это была проницательная фраза; возможно, ей пришла в голову мысль о том, как интересно, хотя и опасно, было бы попытаться спасти этого чувствительного человека от его чувств, высвободить его застенчивые добродетели и, кстати, отбить молодого льва Лондона у всех тех женщин, которые были очарованы его скандальной репутацией.
Прошли месяцы, в течение которых леди Кэролайн Лэмб держала сцену. Затем это пламя было охлаждено Ирландским каналом; и 13 сентября 1812 года Байрон написал леди Мельбурн странное письмо, открывшее роковое направление в его жизни: «Я был, есть и буду, боюсь, привязан к… одной, которой я никогда не говорил много, но никогда не терял из виду;… на которой я хотел бы жениться, если бы не вмешался этот роман [с Лэмбом]….. Женщина, которую я имею в виду, — мисс Милбэнк….. Я никогда не видел женщины, которой бы я так дорожил».17 Леди Мельбурн, обрадованная, рассказала племяннице о признании Байрона и попросила рассмотреть возможность предложения. 12 октября мисс Милбэнк прислала ответ, достойный Талейрана:
Полагая, что он никогда не станет объектом той сильной привязанности, которая сделает меня счастливой в домашней жизни, я должна обидеть его любой мерой, которая хотя бы косвенно могла подтвердить его нынешние впечатления. Исходя из моего ограниченного наблюдения за его поведением, я склонен верить вашим убедительным свидетельствам в его пользу, и я охотно приписываю это скорее недостатку моих собственных чувств, чем его характеру, что я не склонен ответить на его привязанность». После этого заявления, которое я делаю с искренней печалью от мысли, что
