– А как же Лия? – воскликнула Анна. Я вежливо засмеялась.

– О боже, только не надо сватать бедную девочку! – застонала Дженни.

– Тем более за Лоуренса, – вставил Том – потом быстро глянул на Майкла и смущенно добавил: – Ну, вы знаете… простите.

– Не переживай, Майкл не в обиде, – невозмутимо промолвила Дженни. – Он и сам был таким.

– Не знаю, о чем ты, – пожал плечами Майкл.

В таком ключе беседа продолжалась весь оставшийся вечер – все мягко подтрунивали друг над другом (кроме меня как новенькой), рассказывали одним им понятные анекдоты и старые байки, пока Анна или Дженни не направляли разговор в общее русло. Обе они умели создать у любого такое ощущение, будто бы и он знаком с собравшимися уже целую вечность и знает все их истории в подробностях и наизусть. Все были невероятно обаятельны, откровенны, забавны, умны и производили впечатление совершенно обыкновенных людей – как если бы все на этой планете были так же ослепительны и великолепны, как они.

Используя коктейль в качестве социального костыля, я спустя несколько часов осознала, что все мои органы чувств будто бы заволокло плотной пеленой. Веки слипались, и я внезапно вспомнила, что накануне ночью почти не спала. И поэтому испытала облегчение, когда Дженни объявила, что слишком стара, чтобы ложиться за полночь, ознаменовав тем самым всеобщее «отступление».

– Пойдем на пляж, прогуляемся перед сном, – предложил мне Том, протягивая руку и помогая встать с дивана. Я чувствовала, что Майкл наблюдает за нами.

– Старый ворчун, – шепнул Том в дверях кухни. – Но под слоями мизантропии скрывается неплохое чувство юмора.

– Знаешь, – начала я, когда мы уже вышли во двор, – со мной он вообще-то довольно мил.

Том скептически хрюкнул.

– Ты не думай, я знаю Мика всю жизнь – он же мой крестный. Я срыгнул на него на собственных крестинах и едва удержался от этого на совершеннолетие. Каждый год он дарил мне на день рожденья романы, которые сам любил в соответствующем возрасте. При этом он редко мог подобрать слова – так что в качестве компромисса мы ходили в кино. Я был из тех ребят, которые не выносят тишины, – всегда болезненно воспринимал то, что считал неумением вести себя в обществе, особенно в присутствии взрослых.

– И я, – с жаром подхватила я. – И сейчас – тоже. Несу всякую чушь при чужих родителях, пытаясь показать, какая я умная. Хотя на самом деле я со всеми себя так веду.

Он приподнял ветку терновника, пропуская меня вперед.

– А с Клариссой и Лоуренсом ты уже познакомилась?

– С Клариссой – да.

– Хм-м, – он рассмеялся. – Она может отпугнуть, но только потому, что ведет себя как принцесса. На самом деле, когда нужно, голова у нее варит. Просто у нее комплекс отличницы.

– А Лоуренс?

– Он забавный и очень обаятельный. Хотя, бедняга, немного не в себе. Вся его жизнь – сплошная катастрофа и череда сомнительных решений.

– Как это знакомо, – хмыкнула я.

Мы вошли в лесную чащу, и я полной грудью вбирала в себя древесные запахи. Том включил фонарик в телефоне, голубоватый кружок света ложился на землю из-под его руки. Когда мы выбрались из зарослей, в лицо дохнул прохладный ветерок, а внизу передо мной раскинулась мраморная гладь моря, разбивающаяся о серебристый изгиб песчаного берега. Я завизжала от восторга.

– Ну, вот и проснулась, – сказал Том. Но я уже не слышала его, а, разувшись, бежала вперед.

Майкл

Я притаился на кухне – думал, что все уже разошлись, – как вдруг услышал голос Дженни.

– Майкл? Ты чего тут сидишь один, в темноте? – она щелкнула выключателем светильника на книжной полке, от чего мое прибежище оказалось словно подсвечено театральным софитом.

– Курю, – ответил я.

Она промолчала – то ли от избытка великодушия не упоминая отсутствия каких-либо курительных принадлежностей, то ли попросту безразличная к моей лжи. С секунду вглядывалась в мое лицо, потом присела в кресло напротив. В такие кресла обычно не присаживаются, а погружаются, чтобы уже не выбираться оттуда. Из-за ее позы я решил, что Дженни не намерена оставаться надолго, – но тут она откинулась на спинку, забросила ноги на плиту и шумно вздохнула.

– Что за игру ты затеял, Майкл?

Я сделал вид, что не понимаю вопроса. Очень не хватало сигарет – было бы чем рот занять. Она задумчиво вертела вокруг пальца обручальное кольцо – этой привычке было уже с полвека. Мы помолчали, потом наконец я произнес:

– Знаешь, а я ведь снова пишу.

Лицо ее, по-прежнему бесстрастное, было полускрыто в тени, и я подумал о том, сколько же ее разных, возникающих одно поверх другого лиц мне довелось узнать. Неуловимые слои времени, непохожие друг на друга и при этом одинаковые, будто сотканные из одного и того же волокна. В моих снах о ней все всегда происходило плавно и постепенно – там мне удавалось извлекать на свет пласты прошлых лет, давно погребенные Хроносом. Я попытался вспомнить ее кожу – когда она была упругой, как незрелый плод.

– Когда я увидела ее на вокзале, меня едва удар не хватил, – прошептала Дженни, нервно прижав пальцы к губам, – как будто держала сигарету (может, и она жалела о том, что нечего курить, – вот мышечная память и подсказала привычное движение).

– Сколько же лет прошло? – задумчиво проговорила она – потом опустила руку на колено и посмотрела мне прямо в глаза, не мигая.

– Да брось, Мики, не притворяйся, что не понял, о чем я.

Ответив на ее взгляд, я повторил, на этот раз тверже:

– Я снова пишу – с тех пор, как встретил ее.

Дженни покачала головой, будто не веря своим ушам, и когда из сада, разорвав тишину, донеслись голоса Тома и Лии (возбужденные и беззаботные), встала и пошла к двери.

– Выключи свет, ладно? – попросил я, когда она уже выходила.

11

Лия

Я всегда была жаворонком, а годы работы в кафе, где нужно было вставать в 7 утра, только усугубили эту привычку. По утрам я чувствовала себя хозяйкой положения, будто бы эти часы – бледные, безмолвные, пустые – принадлежали только мне, и только от меня зависело, чем их заполнить. В ту субботу в Сен-Люке я проснулась в половине шестого, когда беленые стены и деревянный пол моей спальни уже исполосовали изломанные лучи солнечного света. Окно было распахнуто настежь, и воздух наполняло стрекотание сверчков и шуршание прилива. Высоко в небе эхом разносились крики чаек.

Веки были слишком тяжелые, свет слишком ярким, и я никак не могла как следует открыть глаза. Постепенно придя в себя и осознав, где нахожусь, я ощутила легкую дрожь возбуждения по всему телу. Вспомнила, как прошлой ночью ходила босиком по прохладному песку, зачерпывая соленую воду и пробуя ее на вкус. Встав с постели, я подошла к окну. Там, внизу, шумели морские волны.

Я спустилась на кухню в поисках чайника. Все еще спали. Вот и еще одно преимущество моих биологических часов – видеть дом поутру. В непорочно-чистые утренние часы у каждого дома – свой, уникальный характер. Свой особый запах и свет, проникающий сквозь окна и распахнутые двери; своя манера, с которой взаимодействуют между собой вещи; даже пыль на поверхности оседает везде по-разному. Я заварила себе чаю и вышла во двор почитать. Никто меня не потревожит еще несколько часов.

Только ближе к восьми я услышала, как на кухне пробуждается жизнь, и тут же уловила отчетливый аромат кофе. В дверях возник силуэт Майкла, ставший различимым и осязаемым, стоило тому войти в солнечный круг на плитке.

– Черт, – пробормотал он еле слышно.

– Простите, – машинально откликнулась я.

– Нет-нет, ничего страшного, не волнуйтесь. Просто, – он зажег сигарету, – вот. Обычно в это время все еще спят. Анна думает, что я давно бросил.

Он опустился в шезлонг рядом со мной и наклонился, чиркая спичкой о плитку.

– Никому не говорите.

– Унесу эту тайну с собой в могилу, – я изобразила торжественную серьезность.

Вздохнув, он откинулся назад и сделал глубокую затяжку, ладонью прикрывая глаза от солнца. Пожалуй, я впервые видела его таким расслабленным. Вытянув руки вдоль туловища, он закрыл глаза. Мы оба молчали, чувствуя, что сейчас неподходящее время для разговоров. Докурив, он затушил сигарету и аккуратно стряхнул пепел в пустой пакет из-под чипсов, что лежал на столе. Потом повернулся, пристально посмотрел мне в лицо – и, встряхнув головой, отвел взгляд.

– Итак, – резко начал он, – что думаете?

– О чем?

– Ну, обо всем об этом, – он махнул рукой вокруг. Я пробурчала нечто неопределенное.

– Это, конечно, не Йоркшир, – сказал он.

– В географическом смысле? –