В мае 1918 года британский представитель Роберт Брюс Локкарт, недавно переехавший в Москву, оказался в самом водовороте событий. Он участвовал в первомайской демонстрации, наблюдал за триумфом революции, когда на улицы Москвы вышли десятки тысяч граждан России с красными флагами.

Вожди большевиков, выступая с трибун, звали к новым завоеваниям социализма. Троцкий вдохновленно сообщал собравшимся на площадях:

«У революции есть начало, но нет конца, она перманентна, происходит постоянно, захватывая страну за страной. Победив в России, революция перекинется на страны старой Европы, потом на штаты передовой Америки, потом придет на помощь отсталым народам Востока и, в конце концов, во всем мире установится единый пролетарский порядок, исчезнут причины для империалистических войн, и наступит вечный мир».

Толпы людей, чья жизнь последние годы прошла на войне или была связана с ней, дружно аплодировали оратору. Действительно, что может быть лучше царства свободы и вечного мира! По окончании митингов собравшиеся дружно, в тысячи голосов пели «Интернационал»: «В царство свободы дорогу грудью проложим себе».

С точки зрения православного человека, все это действо выглядело кощунством. Кощунство первомайской ситуации было в том, что новый праздник пришелся на середину страстной недели, когда все православные христиане изнуряли себя последними днями поста и готовились встретить праздник Воскресения Христова. Устраивать митинги в такие дни — верх богохульства.

Локкарт слушал ораторов на площадях и не верил своим ушам.

«Они хотят распространить революцию на весь мир, но то, что хорошо в качестве социального эксперимента в России — совсем неприемлемо в Англии. Неужели он ошибся относительно большевиков, полагая, что их активность закончится по мере укрепления диктатуры пролетариата в России и никогда не выйдет за границы бывшей империи?»

Локкарт активно помогал в деле укрепления обороноспособности Советской власти. Троцкий при помощи союзных офицеров за считанные недели добился неплохих результатов в деле создания новой армии. Сейчас он просит помощи военных миссий стран Антанты для спасения Черноморского флота. Он еще в марте одобрил союзников в Мурманске, куда пришла эскадра военных кораблей Антанты, призванная защищать Северный морской путь от немецких подводных лодок и десантов. Он согласился на размещение союзных военных складов в Архангельске и использование их в интересах стран Согласия. Это красноречиво говорило в пользу того, что контакты с лидерами большевиков возможны и очень желательны. Локкарт полагал, что эти факты ставят точку во всех сомнениях насчет принадлежности Троцкого к когорте немецких агентов.

В то же время он все яснее понимал, что никакого Восточного фронта против Германии большевики открывать не намерены. Им нужна военная передышка для укрепления своей власти, и они будут рады использовать каждый день вожделенного мира для воплощения своей программы. Всё это означало, что его работа последних месяцев, ради которой он пошел на осложнение отношений со многими влиятельными людьми, была напрасна. После возвращения в Британию Линдлея Локкарт почувствовал, что к его донесениям уже не относятся так же восторженно, как раньше. Он понял, политику в отношении большевиков надо менять.

Группировка сторонников признания Советского правительства в мае практически развалилась. Роббинс уехал в Америку, Садуль не разделял сомнений Локкарта и был полностью под влиянием теории Троцкого о перманентной революции. У него оставался только один выход: примкнуть к той группе дипломатов, которая находилась в Вологде.

Для Локкарта это означало личное поражение, и смириться с его неизбежностью он не мог. Он опоздал. Сначала Нуланс, а потом и Френсис сменили курс в отношении большевиков с нейтрально-выжидательного, на конфронтационный, и оба ратовали за начало интервенции.

Он, Локкарт, тоже мечтал стать движущей силой интервенции, но уже не в защиту от немцев, как он предлагал раньше, имея в виду наличие в Мурманске военных кораблей, а против большевиков.

Он встречался с Френсисом после похорон генерального консула Саммерса, но разговор не получился. Американец всем видом показывал, что не доверяет молодым выскочкам и относится к их предложениям с известной долей скепсиса.

Радовала Роберта Брюса Локкарта одна только Мура Бенкендорф. Воистину само провидение послало ему эту женщину. С тех пор, как она приехала к нему в Москву, они все свободное время проводили вместе. Мария Игнатьевна привлекала его не только как женщина. Локкарту льстило, что рядом с ним находится высокообразованная особа, с которой можно на равных обсуждать самые трудные вопросы. При этом она никогда не перечила англичанину и всегда, видимо помня его помощь в трудные дни февраля 1918 года, выполняла все, даже самые щекотливые поручения.

Он спросил её, есть ли необходимость в контакте с посольствами в Вологде. Она ответила, что не видит в этом особого смысла, ибо в Вологде сидит дипломатический рудимент, а ему, Локкарту, надо двигаться вперед к своей цели.

Он сказал ей, что без этих старцев вопрос об организации интервенции не решить. «Значит, надо сделать так, — предложила Мура, — чтобы Френсис и Нуланс согласились с его, Локкарта доводами. Надо подготовиться и ехать в Вологду с конкретным планом действий».

Локкарту не хотелось совершать вояж в дипломатическую столицу, так теперь называли в определенных кругах эту большую северную деревню. Поездка будет похожа на прошение, а просить Локкарт никого ни о чем не желал.

Кроме этих неприятных мыслей на его голову свалилась еще одна проблема. Вчера ему позвонили из Кремля, сообщили, что какой-то англичанин просит аудиенцию у председателя Совнаркома товарища Ленина. Фамилия его Рейли. Из приёмной интересовались, известно ли что-то Локкарту об этом господине.

— Ровным счетом ничего, — отвечал он.

— Господин Рейли остановился в гостинице «Метрополь». Вы можете связаться с ним и позвонить нам о целесообразности этой встречи.