На следующий день он с увлечением рассказывал Дмитрию Константиновичу, Мите, о полученных письмах:

— Один господин привез из Петрограда двадцать два письма от Мама, одиннадцать от Нины и двенадцать от Ксении. Вот радость! Я не знал, как Господа Бога благодарить… Я их читал три часа подряд весь вечер… Милые письма Ксении такие сердечные: они как всегда согрели мою наболевшую душеньку… После прочтения писем я так сладко спал всю ночь, как будто я уже приехал в Англию…

Холостяк Дмитрий Константинович не был так сентиментален, он вообще недолюбливал женщин и в свое время предпочел женитьбу службе в кавалерийском полку. Он по-братски любил кузена Георгия и очень сочувствовал его желаниям поскорее увидеть дочерей.

Когда младшего из Михайловичей не было рядом, ссыльные Романовы весьма настороженно отмечали, что желание побыстрее воссоединиться с семьей превратилось у великого князя Георгия в навязчивую идею.

Старший Михайлович сетовал по этому поводу: «Бедный мальчик в жалком состоянии нервов, и я всеми силами удерживаю его от безрассудства». Младший брат — «мальчик» в возрасте пятидесяти четырех лет, действительно временами вел себя, как ребенок.

Он зачем-то написал дочери о своей поношенной одежде, опустившись в письме до площадной лексики. Что хотел показать этим Георгий Михайлович? Наверное, чтобы его просто пожалели:

«Мои платья все больше изнашиваются, и, когда я приеду к вам, то буду уже в рваных штанах и пиджаках; а новых заказывать здесь не хочу, т. к. простой пиджак со штанами стоит от восьмисот до тысячи рублей для меня слишком дорого.

В сером костюме в штанах на заду пришлось вставить большую заплатку из другой материи, хе, хе, хе, но это ничего — они в Вологде думают, что это новая мода — ходить с заплатой на жопе (pardon). Рубашки у меня тоже все рваные, но зато все чистые и хорошо выглажены. Чулки все заштопанные, и иногда большой палец гуляет голым. Но это все ничего, в отставной Россеюшке я могу и рваным погулять. Ведь мои же земляки меня обобрали!»

В далеком от Вологды Лондоне адресаты писем великого князя Георгия не верили своим глазам. Их муж и отец изменился до неузнаваемости. Супруга подозревала, что муж заболел психическим расстройством. Они молились о его здоровье и не понимали, что главная причина недуга — смертельная тоска, сжимавшая сердце Великого князя. Он предчувствовал, что уже никогда не увидит своих девочек и в каждом письме исповедовался перед ними.

В начале мая 1918 года подпоручик Смыслов, о котором так тосковала дочь генерала Мизенера, после возвращения из Финляндии, где он под видом «французского коммерсанта» наблюдал, как иностранные посольства пытаются покинуть бывшую российскую провинцию, ожидал стоящего дела. Он уже отчаялся найти свою возлюбленную. В Петрограде ее не было, куда уехала семья отставного генерала, можно было только гадать.

Что оставалось подпоручику? Посвятить себя борьбе, покрыть славою или погибнуть во имя величия России.

В один из дней он был приглашен на конспиративную квартиру к руководителю антибольшевистской организации доктору Ковалевскому.

— Здравствуйте, Иван Петрович. Мне кто-то говорил, что вы хотели познакомиться и пожать руку капитану второго ранга Георгию Ермолаевичу Чаплину.

— Да, капитан Кроми много рассказывал об этом человеке, наверное, он сообщил о моем желании, ведь я сказал это в порыве чувств, узнав о том, что господин Чаплин являет собой образец для каждого русского патриота.

— Возможно, вы правы, — улыбнулся Ковалевский, — сегодня ваш день, подпоручик, у нас в гостях сам Георгий Ермолаевич Чаплин, и я рад немедленно Вас ему представить.

Ковалевский подвел Смыслова к коренастому мужчине с широким лицом и маленькими глазами.

— Знакомьтесь, кавторанг Чаплин. Подпоручик Смыслов, георгиевский кавалер, участник покушения на Ленина в январе этого года.

— Плохо стреляете, подпоручик, — вместо приветствия сказал Чаплин, — я бы на Вашем месте не промахнулся.

— Не сомневаюсь, — парировал Иван Петрович, — как только Вы окажитесь на моем месте, колесо истории сделает поворот и сбросит большевистскую свору с русской телеги.

— Да Вы грубиян, — весело заметил Чаплин, — я сам такой, палец в рот не клади, откушу. Кстати, капитан Кроми мне кое-что рассказывал о вас.

— Надеюсь, только хорошее?

— Безусловно, и именно поэтому вы сегодня в этом зале.

— Мне хотят сделать предложение? — осведомился Смыслов.

— Да, вас хотят отправить в командировку.

— На Дон, в действующую армию? — спросил Смыслов.

— Почти, — улыбнулся Чаплин, — в Вологду.

— Куда? — от неожиданности Смыслов чуть не поперхнулся.

— В Вологде сейчас весьма интересно. Вы, надеюсь, в курсе, что там расположились посольства стран Антанты и активно портят кровь комиссарам.

— Да, я знаю об этом, — сказал Смыслов.

Он подумал: «Кто больше него осведомлен о железнодорожных приключениях дипломатов? Ну, разве что Кроми, к которому стекаются донесения из разных уголков страны».

— Так вот, — продолжил Чаплин, — в Вологду высланы три Великих князя Романовых и мы, я имею ввиду монархическое подполье, должны спасти их из рук большевиков. В Питере это сделать сложно, а в Вологде легко. У меня есть план, и я предлагаю Вам, Смыслов, принять участие в этом благородном деле.

— Я польщен, господин кавтроранг, — почти пролепетал Иван Петрович, — можете располагать мною на ваше усмотрение.

— Вот и прекрасно, завтра же Вы выезжаете в Вологду, инструкции получите на вокзале перед отходом поезда.

Через два дня молодой человек в штатском сошел с поезда на вологодском вокзале. Смыслов не был в Вологде почти шесть лет.

Он не узнал город. Первое, что бросалось в глаза — страшная суета на вокзале. Все куда-то ехали, брали штурмом поезда. Служащие вокзала валились с ног, пытаясь навести порядок. Отряды красногвардейцев тоже старались следить за порядком. Но огромная масса народа, которая перемещалась во всех направлениях, не желала подчиняться революционному правопорядку. Поэтому суматоха не прекращалась ни на один день.

На вокзале Смыслов увидел старых знакомых — французских дипломатов. Сначала ему попалась на глаза племянница посла мадемуазель Фесса, которая знала Смыслова под вымышленным именем французского коммерсанта, составлявшего компанию большой группе граждан Третьей республики, желавших выехать из Финляндии в нейтральную Швецию. Потом он увидел секретаря посольства графа де Робиена и поспешил отвернуться, чтобы тот не узнал его. Объяснить свое местонахождение в Вологде французскому коммерсанту было бы сложно.

Посольские служащие куда-то торопились, грузили вещи на подводы.

— Уезжают господа? — спросил Смыслов железнодорожного служащего.

— Какое там, переезжают в город. Было у нас одно посольство — американское, теперь станет два. Да всяких других представителей с разных стран, почитай, около десятка.