— Не-а. Ничего. И что теперь будет?

— Ничего особенного, кроме строки в автобиографии. Мало того, что он был в оккупации какое-то время, он теперь ещё и сыном священника станет. А ты внуком священника. А я — внучкой. Ты говорил, что ты заполнял подробную анкету?

— Да. Заполнял. Аж четыре страницы мелким шрифтом.

— Теперь будешь переделывать. И не факт, что возьмут. Понимаешь?

— Да ладно. Брось. Я-то причем?

— А это никого не интересует, что ты ни при чём. Кстати, ты же в храме прислуживал дедушке?

— Ну. Так я же маленький ещё был?

— Смешной ты, Ларька. Есть факт. Есть свидетели. Тебе мало?

— И что? Теперь я на всю жизнь прокаженный? — Ларик не находил слов от возмущения. — Я же и пионером был, и комсомольцем.

— Если бы тогда кто-нибудь удосужился проверить твоё времяпрепровождение на каникулах у деда, — не был бы ты ни пионером, ни комсомольцем. Понятно? И в армии ты бы не на крейсере военном служил, а в стройбате. Вот так. Это мне Коля сказал. Его в отдел кадров и в партком уже вызывали. Я, конечно, не знаю, какое это отношение имеет к Коле, но он мне только печально улыбнулся. Идет новая компания против «опиума для народа.» Понимаешь? Мы попали под раздачу. Просто тупо попали и всё. Машина крутит, механически всё пережевывая, ей всё равно. Это машина. Но ты сходи, конечно. Тебе на сегодня назначили?

— Да. Через три часа надо быть там. У меня брюки сохнут. Вчера в речку свалился одетым.

— Как это? Свалился?

— Да так. Случайно с ребятами встретился, ну и выпили за встречу. Вот и свалился. Случайно.

— Возьми Колины штаны. У него от выходного костюма брюки вторые есть.

— Давай. Чо-то ты меня озадачила, Элька.

— На, возьми, — Эля подала брату брюки мужа. Но, как и следовало ожидать, они были ему слишком коротки.

— Ладно, если что, буду девчонок шокировать своей форменкой. Головы отворачивают, когда видят. Чувствую себя, как на сцене.

— Давай. Чувствуй. Позвони мне, пожалуйста, а лучше приедь ещё.

— Ладно. Но, по-моему, ты нагнетаешь, — Ларик чмокнул сестру в щёку и умчался.

О бельевых прищепках в принципе Ларик знал, и о ветре тоже подозревал, но то, что его штаны сдует с балкона в неизвестном направлении, для него было полной неожиданностью. Полчаса ушло на поиски злополучных брюк, их сдуло к самому фундаменту дома и прямо под водосточную трубу. И то, что в этой трубе была какая-то вода в такую сушь, тоже было полной неожиданностью. Про росу он тоже забыл. Накапало немного. Только на одну половину штанов.

Утюг разогревался медленно. Это был подарок родителям на свадьбу — шикарный по тем временам электрический утюг на пружинной проволочной подставке. Ему было «в обед сто лет», но его не меняли, как неломающуюся реликвию с несомненным знаком качества, хотя никто тогда этих знаков не ставил. Это сейчас такой знак начали шлепать везде, куда ни плюнь, везде стоял этот пятиугольничек.

Ларик поставил утюг на мокрую штанину, утюг разогревался как черепаха, даже пар не поднимался от ткани. Переставлять его толку не было. Надо было ждать, пока он нагреется. Ларик вышел на балкон собраться с мыслями.

Визг Настёны, донесшийся до него из её квартиры, вышиб все мысли разом из головы Ларика. Он не помнил, как вылетел на улицу, как взлетел на третий этаж соседнего подъезда и нажал кнопку старенького звонка, прижавшись ухом, на звонок никто не открывал, а в квартире снова раздался крик девчонки. Жаль, что на ногах у него были только кеды, но и в них он со второго удара хорошо поставленной ноги морского пехотинца вышиб замок и ворвался в квартиру. Отчим прижал её на кровати за горло, а второй рукой торопливо расстегивал штаны.

Ларик его не ударил, он просто отшвырнул его в сторону и схватил Настю, почти задохнувшуюся и уже не оказывающую сопротивления.

— Эй, Настюха, ты в порядке? — у Ларика тряслись руки, он приподнял её, но девчонка обмякла и была почти без сознания. — Настюшка, не бойся. Я тут. С тобой. Всё нормально, он положил девушку на кровать, толкнул ногой пытавшегося подняться толстого с красно-синим лицом мужика, жестко ударив его об стену, и пошел за водой. Сбрызнул лицо и шею Насти, покрывшуюся багровыми пятнами.

— Ну, как ты? — улыбнулся Ларик Настюхе, приоткрывшей, наконец, пустые мутные глаза. — Давай, собирайся. Ко мне пойдём, я тебя с этим уродом не оставлю. У тебя экзамен-то когда? — поправляя на ней разодранное платье, спросил он спокойно, как будто бы ничего и не произошло в этой комнате.

— В два часа начнется. Перенесли почему-то, — хрипло и тихо ответила Настя.

— Вот и хорошо. Где тут твои вещички, сумка? Давай собирай всё и пойдем. Лежи, сука ё*ная, — выругался Ларик, ещё раз толкнув ногой валяющееся тело толстого борова, цепляющегося за спинку кровати.

— У меня сумки нет. Я так пойду.

— В разорванном платье? Другое есть?

— Есть… я сейчас, — Настя медленно оглядывалась вокруг. — Я в простыню всё заверну.

— Вот. Давай, а я тут с этим говном пока поговорю.

Настя ушла в ванную комнату, потом прошла на кухню, собирая свои вещи, попадающиеся под руку. Она явно плохо соображала. Ларик, поддав для обездвижения кулаком в красную пьяную рожу насильника, подошел к шкафу, открыл дверцы.

— Где тут твоё лежит?

— Вот, на полке, — Настя начала приходить в себя и вдруг с бешено колотившимся сердцем стала лихорадочно сгребать всё в кучу, на простынку, принесенную из кухни с диванчика. До неё, видимо, дошло, из какой передряги вытащил её Ларик.

Ларик расположил её в бывшей комнате Эльки. Времени было совсем в обрез. О брюках речь уже не шла.

Утюг всё-таки раскалился. И сильно.

Дыра в форме утюга была сквозная, на обеих частях брюк, и на левой, и на правой, и на гладильной доске тоже была подпалина до самой доски. В комнате невыносимо пахло гарью. Открыв настежь все окна и балкон Ларик попытался рассмешить Настюху, посмотрев на неё сквозь отверстие в штанах, но закашлялся от запаха и увидел только печальные глаза девчонки: чему тут смеяться, когда штаны пропали?

Насте нужно было прийти в себя и привести себя в порядок. Для начала Ларик загнал её в ванну, под прохладный душ. Горячей воды летом не давали, но, нагретая в водохранилище вода даже в трубах не остужалась. Из кранов шла вода комнатной температуры, пахнувшая хлоркой, как всегда. А потом Ларик