нисеев, обеспечило меня преимуществом перед остальными нуждающимися. Совестно было пользоваться особым вниманием, но я обязана была позаботиться о родителях. Мне пришлось согласиться.

Харриет сказала, что нужно отнести мои документы в библиотеку и передать их руководителю отдела обслуживания. Она нарисовала схему, как туда лучше пройти, но схема мне не понадобилась. Я пошла на север по Кларк-стрит, а Ньюберри пропустить было никак невозможно. Это похожее на дворец четырехэтажное здание возвышалось над всем кварталом и требовало к себе уважения. Входя, я даже оробела при мысли, что оно извергнет меня, что мне тут не место.

Чистейший пол был так натерт, что я оскальзывалась на своих жалких стоптанных подошвах, подходя к охраннику, который стоял рядом с бронзовым бюстом мужчины. “Уолтер Л. Ньюберри”, гласила надпись под бюстом, и я подумала, что он, должно быть, был какой-то очень важной шишкой, хотя я никогда раньше о нем не слышала[2]. Охранник указал мне на величественную лестницу – и клянусь, я почувствовала себя Золушкой, какой она была до того, как преобразилась. Сердце почти перестало стучать. После житья в хлипком деревянном бараке, после морозных зим и песчаных бурь трудно было осознать, что ты находишься в таком месте. И подумать только, что меня, если повезет, примут сюда работать. От волнения я пару раз чуть не промахнулась ногой мимо ступеньки.

Но все-таки добралась до просторного читального зала, залитого светом, льющимся сквозь высокие закругленные окна, и уставленного множеством деревянных столов. У стойки регистрации какой-то мужчина показывал, что у него в портфеле, женщине примерно моих лет, в небесно-голубом платье, с волосами цвета кукурузного початка.

Когда подошла моя очередь, я протянула ей свои документы. Как-то странно меня оглядев, она попросила обождать и отошла посовещаться с сотрудницей, чернокожей со стопкою книг в руках и блестящими волосами, двумя валиками уложенными на макушке. Та тоже откровенно окинула меня оценивающим взглядом. У нас на рынке я сталкивалась с белыми и даже с чернокожими, но все они были мужчины, которые не обращали на меня особого внимания.

Коротко переговорив по телефону, белая вернулась к стойке.

– Еще минутку, хорошо?

И вскоре появился директор библиотеки, мистер Гейгер, улыбчивый средних лет мужчина в светлом костюме. Немного меня порасспросив, он объявил:

– Работать будете под руководством миссис Кэннон. Ее сотрудники всему вас научат. К работе приступите в понедельник, в девять утра. Не опаздывайте.

Так меня приняли на работу.

Я могла двинуть на север, домой, но после светлых просторов библиотеки Ньюберри в нашу унылую квартиру как-то уж совсем не тянуло. Через дорогу лежал сквер – тот самый, который нисей в агентстве назвал Тараканьим. А что, любопытно будет взглянуть на психов с тараканами в голове, о которых он говорил, ведь и у нас в Лос-Анджелесе, в районе Скид-роу, поблизости от овощного рынка “Тонаи”, встречались мне типы, вечно бормочущие что-то себе под нос.

Перейдя улицу, я вошла в сквер и вдруг почувствовала себя совсем как когда гуляла по Тропико. Мимо пропорхнула бабочка. По стволу дуба пробежалась белка. Я даже подзабыла, что Розы больше нет, – до того момента забыла, пока не подумала вдруг, что надо бы ее сюда привести. Снова охватила грусть, пустота, которую мне никогда не удастся заполнить.

Вокруг фонтана стояли деревянные скамьи. Я выбрала себе местечко, уселась и сидела, уж не знаю как долго. Ораторы один за другим по очереди, кто залезши на ящик, кто просто с лужайки, разглагольствовали о пороках фашизма и о том, как правительство преследует Социалистическую рабочую партию. Некоторые просто пересказывали свежие новости, к примеру, как союзные войска в Италии отвоевывают у немцев Кассино. У меня стали слипаться глаза. Не хотелось, чтобы кто-то увидел, как я дремлю на скамейке, словно бродяжка, поэтому я встала и оправила платье.

Огляделась вокруг, убедиться, что никого из знакомых тут нет. По другую сторону фонтана сидел тот неведомый хакудзин, которого я видела на похоронах, и снова что-то записывал. Меня обдало жаром. Что он тут делает? Может, подглядывает за нами, японскими американцами, для ФБР? Стало ясно, что из Тараканьего сквера следует убираться, и как можно скорей.

Быстрым шагом я шла по Кларк-стрит, когда за спиной у меня раздалось:

– Эй, эй, вы…

Обернувшись, я увидела запыхавшуюся блондинку из библиотеки. Туфельки на ней были с плоской подошвой, меня это порадовало. На высоких каблуках трудновато таскать туда-сюда стопки книг.

Понятно было, что она не знает моего имени, поэтому я представилась. Ее звали Нэнси Ковальски.

– Так кто же вы? Китаянка?

Я опустила глаза.

– Нет, я японка. Нисейка. – И, усомнившись, что Нэнси знаком этот термин, пояснила: – Родилась в Америке в семье японцев.

– Мои друзья сейчас в Тихом океане сражаются с японцами. Но я знаю, что вы не из них. Я слышала о таких, как вы. О тех, кого держали в лагерях на Западном побережье. В “Трибьюн” печатали все эти истории. Что нам не следует вас опасаться.

Она болтала со скоростью миля в минуту и неистово жестикулировала. Я понятия не имела, что ей на это сказать.

– Вам понравится в библиотеке. – Она осмотрела меня с ног до головы. – По-моему, вы впишетесь. Моя проблема в том, что я очень люблю поговорить. Иногда даже неприятности из-за того, что треплюсь с посетителями. И часто как ляпну что-нибудь, просто беда. И все время обижаю другую девушку, Филлис. Если я брякну что-то такое, ты же мне скажешь, ладно? И заранее извини. Наверное, я и так уже брякнула.

Я покачала головой.

– Нет, – солгала я. – Вы очень добры. И очень любезны.

– Да, еще раз, как произносится твое имя? Ачи?

– Нет, Аки. По-японски это “осень”.

– Осень, как красиво. Я могла бы звать тебя “Осень”… но нет, забудь, что я это сказала. Ачи. Я поняла.

На Кларк-стрит я увидела Хаммера, который стоял на коленях у входа в Розин подъезд и бросал монетку о стену. Изо рта у него торчало две сигареты, как будто одной было маловато.

Обеими руками притиснув к груди сумочку, я попыталась проскочить мимо в надежде, что меня не заметят. Но у Хаммера, конечно же, было шестое чувство в отношении женщин, которые норовят мимо него проскочить.

– Привет, Манзанар.

Черт. Можно было проявить невежливость и сделать вид, что я не вижу его и не слышу, но ведь он, чего доброго, пустится догонять. Я остановилась и обернулась.

– Я Аки, помнишь? И я из Тропико.

Не хватало еще, чтобы меня ассоциировали с лагерем, в котором держали силой.

– Идет, пусть